Криминальные сенсации (Часть 2)
Шрифт:
После многомесячной беготни по замкнутому кругу доктор Грос обратился за помощью в Бонн, в министерство юстиции. Но и здесь к его просьбе отнеслись равнодушно. Министр отказал в личной встрече и коротким, в пять строк, письменным ответом порекомендовал решать вопрос в общепринятом порядке через соответствующие компетентные органы. Но как раз эти органы и делали все возможное, чтобы не допустить нового расследования.
Почти полгода потратил доктор Грос на то, чтобы заинтересовать делом Рорбах — особенно спорной экспертизой по нему — авторитетных и не находящихся на государственной службе, следовательно независимых,
Тем не менее упорному адвокату все-таки удалось найти человека, способного решить поставленную им задачу. Это был 52-летний директор Дортмундского института спектрохимии и прикладной спектроскопии профессор Хайнрих Кайзер. Первой же, предварительной, экспертизой он опроверг вывод Шпехта о происхождении сульфата таллия в печной трубе, который заставил присяжных поверить, будто Мария Рорбах сожгла голову мужа в кухонной печи. Без особого труда Кайзер доказал, что сульфат таллия содержится в обычном угле и поэтому его можно обнаружить в любой печной трубе.
Впрочем, адвокат Грос позаботился о том, чтобы подкрепить это заключение красноречивыми примерами. При помощи трубочистов он раздобыл для анализа сажу из ста двадцати печей и каминов, выказав при этом незаурядное чувство юмора среди прочих, пробы взяли из дымоходов квартир профессора Шпехта, председателя суда Хойкампа и прокурора Розендаля. Результаты анализов были впечатляющими: во всех пробах содержался таллий, а в саже из камина профессора Шпехта его было даже в четыре раза больше, чем в печной трубе Рорбахов.
В ходатайстве о возобновлении судебного производства доктор Грос, указывая на это обстоятельство, саркастически замечал, что он вовсе не собирается делать вывод, будто профессор Шпехт постоянно сжигает в своем камине человеческие головы.
Теперь наконец 99-страничное ходатайство было удовлетворено мюнстерским судом, да и то, наверное, только потому, что председатель Хойкамп лежал в больнице и не мог повлиять на события.
Итак, 3 мая 1961 года начинается повторное судебное разбирательство по делу Марии Рорбах под председательством директора окружного суда Кёстерса. Сама Мария с безучастным видом сидит на скамье подсудимых. Четырехлетнее тюремное заключение сделало ее замкнутой. Она, похоже, уже не верит, что выйдет на свободу.
Прокурор Розендаль решительно, как и на первом процессе, обвиняет ее в убийстве мужа. Он буквально упивается собой, рисуя мрачными красками ее прошлое, хотя это не имеет никакого отношения к обвинению. Она была в исправительной колонии, воровала, обманывала, изменяла мужу — все это и привело ее к убийству. Именно такой вывод он настойчиво навязывает новым присяжным заседателям. Затем в течение нескольких дней Розендаль пропускает перед судом череду из сотни свидетелей обвинения. Эти люди и на первом процессе ничего толком не могли рассказать о самом преступлении: все разговоры крутились вокруг репутации и образа жизни подсудимой. Теперь же они ведут себя осмотрительнее. Из газет
Соседка, которая три года назад под присягой показала, что в сочельник Мария избила мужа и выгнала его из дому, теперь утверждает, что сама этого не видела, а знает лишь со слов одного из жильцов.
Эльфрида Мастерс, которая в полиции и на суде клятвенно заверяла: "Герман Рорбах был убит именно так, как перед этим при мне планировала Мария", — не может теперь вспомнить ни одной детали того разговора и к тому же заявляет, будто вообще давала показания только потому, что была зла на подругу.
На первом процессе она утверждала, что Мария хотела убить мужа, чтобы иметь возможность выйти замуж за английского сержанта Дональда Райена. Теперь же признается:
— У Марии, собственно говоря, не было никаких оснований убивать мужа. Он предоставлял ей полную свободу, приносил в дом все деньги и даже терпел ее связь с англичанином. Мария как женщина его не интересовала, ведь его больше занимали мужчины…
Когда председательствующий указывает Эльфриде Мастерс, что в таком случае она на первом процессе лжесвидетельствовала и может за это понести наказание, она разражается слезами и, всхлипывая, восклицает:
— Но комиссар Йохум мне все время говорил, чтобы я давала именно такие показания, иначе, мол, присяжные не смогут разобраться в убийстве Рорбаха.
Фрау Матильда Шотт, которая первой бросила тень подозрения на Марию Рорбах, показав, что пресловутое одеяло принадлежит ей, тоже вынуждена выйти на свидетельское место и, присягая, поднять руку. Но прежде чем заученно произнести "Клянусь перед богом…", она снова ее опускает и, потупив глаза, говорит:
— Я хотела бы, господин советник, сначала кое-что добавить, мне это только потом пришло в голову… — И тихим голосом рассказывает, что одеяло, которое она продала обвиняемой, в последнее время забирал ее муж, когда уезжал из города подрабатывать.
Адвокат Грос взволнованно вскакивает:
— Однако, свидетельница, почему же вы на первом процессе этого не сказали? Ведь вы уже тогда знали! Выдали ложные показания и умолчали об известных вам фактах по делу. Это же преступление!
Свидетельница не осмеливается поднять на него взгляд:
— Комиссар Йохум мне тогда сказал, что об этом не надо говорить, потому что я не видела, взял ли господин Рорбах одеяло в последний раз.
Председатель суда откашливается, прокурор Розендаль старательно перебирает свои бумаги.
Следующий в парадном шествии свидетелей обвинения — молочник Йоханес Ровэдер. Это он утром, на следующий день после убийства, увидел, как из трубы квартиры Рорбахов поднимался густой дым. Его показания существенно помогли профессору Шпехту в утверждении, что Мария Рорбах сожгла голову мужа в печи.
Не обращая внимания на напряженную обстановку в зале суда, Ровэдер обстоятельно и красочно описывает свои трубные наблюдения, имевшие место утром 11 апреля 1957 года. Он так уверен в правоте своего дела, что по-дружески, с ободряющей улыбкой кивает доктору Гросу, когда тот обращается к председателю суда с просьбой задать свидетелю несколько вопросов.