Криминальный симбиоз

Шляпин Александр

— Раскручивать это дело, теперь предстоит Иван Васильевич тебе! Я не думаю, что кто — ни будь из столичных гостей, задержится здесь надолго. Уж больно наш район не изобилует увеселительными заведениями. Да и взять здесь кроме молока да картофеля им нечего. Я не думаю, что москвичам в кайф по нашему району шаркаться, — сказал капитан Петроченко.

— Ну, Михалыч, ты голова! Может, после работы в кулинарию зайдем!? Может, по соточке опрокинем, за твой интеллектуальный и внеземной разум? — сказал Селезнев, так же допивая пиво. Что-то мне как-то тоскливо на душе.

— Эх, ты Ваня! Я мзду не

беру! Мне за державу обидно! Нет, мне бутылочки пива на сегодня хватит, а водку пить надо в выходной и под хорошую закуску. Будет, что новое, то я обязательно тебе расскажу. Тогда милости просим с бутылочкой снова к нам, — сказал эксперт, посасывая хвостик сушеного леща.

— Дурак ты Михалыч! Я к тебе с душой, как к своему парню, а ты все думаешь, против тебя интриги плетут. На твое место метят! — Да я Михалыч, тебя по дружбе хотел угостить! Ты меня можно сказать на месяц вперед в этом деле продвинул. Должен же я тебя отблагодарить.

— Ты Васильевич, не суетись. Еще будет повод нам встретиться за чашкой чая. А теперь пора. Все давай шевели караваями, — сказал Петроченков и проводил Ивана из кабинета. Иван постоял в коридоре в раздумьях и на волне впечатлений двинулся мимо дежурного, так и не сообщив о месте убытия. — «Кому надо, тот на мобилу звякнет», — подумал он, и выскочил из отдела чувствуя, что нужно добавить голове лишний градус.

Люська вновь, увидев Селезнева в кулинарии, расплылась в улыбке, желая продолжить начатый легкий флирт.

— Что решили Иван Васильевич, решил догнаться для куражу?

— Не терзай мне душу. Налей мне грамм сто пятьдесят «рябины на коньяке» и закусить на твой выбор. Мне сейчас нужно чуть-чуть чтобы заставить себя совершить трудовой подвиг, — сказал Селезнев.

После того, что он узнал от Петроченкова, все мысли его были с покойным Александром Афанасьевым. Иван старался в своей голове проиграть версию с «Тигром» и вроде бы эта версия была по его мнению, правильной, но не единственной. Раскрыв дело, как ему сейчас казалось, он открывал себе путь не только к майорским погонам, и счастливой и обеспеченной пенсии, но и к торжеству справедливости перед памятью покойного майора. Внутри него прямо затрепыхалось сердечко от предчувствия удачи. Сейчас только сто грамм алкоголя могли успокоить его нервный зуд и придать его телу работоспособность.

Люська повинуясь пожеланию клиента, налила в пластиковый стакан «рябины на коньяке» и вытащив из микроволновки беляш, подала это Селезневу прямо к столику.

— У тебя что Васильевич, неприятности какие? — спросила она стараясь влезть в душу и поселиться там на долгое время.

— С чего это ты взяла? — спросил Иван, улыбаясь, и взяв стакан, одним махом заглотил его содержимое.

— Да на вас Иван Васильевич, лица нет! Еще с утра вы был малость краше, а сейчас будто жабу земляную проглотили. Что начальство вас гнобит, или может в личной жизни какие катаклизмы? — спросила Людмила заигрывающе, улыбаясь.

Иван, отломив пальцами кусочек беляша, закусил и, уставившись на выступающий сквозь декольте бюст, сказал:

— Ты Людмила, баба хорошая. Вон и формы при тебе приятные глазу. Вот только не понимаешь, что работа в полиции это тебе не хухры — мухры! Это ого — го — ответственность!

— Ого —

го говоришь? А убийцу Афанасьева найдете или дело в архив отправите?

— Он мне Люда, другом был. Я с ним иногда по лесам и болотам ездил. То что делал Александр Петрович достойно уважения. Я буду не я, если я не найду эту суку! — сказал Иван, и крепко сжал в руке пластиковый стакан, который захрустел и смялся.

Люська, растроганная воспоминаниями, вытащила из кармана платок и вытерла накатившую на глаза слезу.

— Я вам Иван Васильевич верю. Вы обязательно найдете убийцу. Найдите его! Яведь хорошо знала Петровича. Он же какой мужик хороший был! За всю жизнь мухи не обидел, — сказала Люська, и вновь достав платок, вытерла им повлажневший нос.

— На днях москвичи к нам пожалуют. Век бы их не видеть. Будь наготове. Леонтьевне скажи, чтобы дежурные порции стояли в холодильнике. Да и сама нафуфырься может, жених какой залетный приедет. Смотришь влюбится в такую красоту.

Люська обнадёжив душу теплым словом Селезнева, улыбнулась. Она аккуратно сложила носовой платочек и спрятав в рукав, спросила:

— А что Иван Васильевич им у нас делать?

— Да, так… Дела, — ответил Селезнев, собираясь в отдел.

Люська встала из-за стола и, крутанув задом, отправилась за стойку.

— Ну не хочешь говорить — не говори. Я все равно узнаю…

— Ну, как тебе угодно будет, — ответил Селезнев, и достав сигарету закурил. Сам себе, улыбаясь, он вышел из кулинарии на свежий воздух. Настроение, не смотря на скопившиеся проблемы, было хорошим. Обаяние Людки да «рябина на коньяке» сделали свое дело. С таким приподнявшимся настроении можно было заняться делами допросом свидетелей по делу которых Иван вызвал на одиннадцать часов. Иван был из тех оперов, которые всей своей сущностью стоят горой за человеческую справедливость и торжество закона. Службу в органах после торгового флота он начал еще в чине сержанта. Все эти годы Селезнев, заочно постигал таинство криминальной науки и за десять лет учебы на юриста все же получил диплом о высшем образовании.

— Иван Васильевич, вы куда пошли, вы что пьяный!? — проорала Люська, выскочив следом за ним. — Папку свою забыли!

От этих слов продавщицы на Селезнева обрушился, словно ушат холодной воды. Он остановился. Подумал и развернувшись в обратном направлении, подошел к ней.

— От тебя моя красотулька у меня голова кругом пошла, — сказал он, приблизив свои свернутые в трубочку губы к Людкиной щеке.

— Я готова, — сказала тихо Людмила, и глубоко вдохнув, выкатила наружу свой роскошный бюст, словно безотказное оружие.

Иван взял из ее рук папку, и закатав назад губы сказал:

— Спасибо солнце мое ясное….

Наверное, как любовница, Люська была идеальна. Белокурые волосы, роскошный бюст и красивые ноги, могли быть достойной наградой любому мужику за дорогие подарки. Но ее непонятная приторность и слащавость убивали в ней женщину для совместной жизни. Она не понимала своих ошибок, повторяла их вновь и вновь. По этой причине она разводилась третий раз и, наверное, это были не последние ее выходы замуж. Представив Людку в качестве своей жены, Иван на третий день вполне созрел бы для того чтобы застрелился из табельного оружия.