Криминология. Теория, история, эмпирическая база, социальный контроль

Гилинский Яков Ильич

Теория конфликта, по Куинни, базируется на представлении о человеке и обществе как процессе, конфликте, власти и социальном действии. Конфликт между людьми, социальными структурами или элементами культуры является нормальным состоянием общественной жизни. Опыт учит, что мы не можем достичь согласия по всем или большинству ценностей и норм. Конфликт выполняет вполне определенные социальные функции, он делает больше для возрастания, чем для уменьшения адаптации и упорядочения социальных связей и групп. Власть есть базовая характеристика социальной организации. Конфликт и власть тесно переплетены в общественных представлениях. Преступление, с точки зрения Куинни, это определение человеческого поведения, создаваемое уполномоченными агентами политической организации общества. «Преступление есть творение» (crime is created), – подчеркивает он. [270] Социальная же реальность преступления есть сконструированное путем формулирования и применения уголовное определение (состав преступления. – Я. Г.), развитие поведенческих образцов (pattern), соответствующих

этим определениям, и конструкция уголовных концепций.

270

Quinney R. The Social Reality of Crime // Williams III, McShane M. Op. cit. P. 217.

«Ни мечты о земном рае, ни призраки земного ада не отражают адекватно социальных реалий. Напротив, реальная социальная жизнь является постоянным напряжением между утопизмом и реализмом», [271] – пишет Тэрк. Он трезво оценивает роль власти, конфликта, политической преступности. (Возможно, именно он является родоначальником криминологии политической преступности, которая в России начинает формироваться в последнее время). Ключ к пониманию процесса политической организации на социетальном уровне лежит в анализе взаимосвязей между политической преступностью и политической полицией. «Политическая преступность становится понятной как социально определяемая реальность, продуцируемая конфликтом между людьми, которые претендуют на власть, и людьми, которые сопротивляются или могут сопротивляться этим субъектам». [272] Этими словами заканчивается цитируемая работа Тэрка. Заканчивается и наш краткий анализ основных направлений «модернистской», теперь уже почти «классической», криминологии.

271

Turk A. Political Criminality // Williams III E, McShane M., Op. cit. P. 261.

272

Ibid. P. 262.

§ 4. Современные криминологические теории. Постмодернизм

Очень трудно провести границы между достаточно современными криминологическими теориями 60–70-х гг. минувшего столетия, рассмотренными (и не рассмотренными) выше, и «самыми современными», в том числе постмодернистскими, теориями. Не случайно авторы зарубежных учебников и специальных исследований [273] очень по-разному относят те или иные концепции к «критической» и/или «радикальной» криминологии, к постмодернизму. Здесь еще много не устоявшихся оценок.

273

Nelken D. (Ed.) The Futures of Criminology. SAGE Publications, 1994; Swaaningen van R. Critical Criminology. Visions from Europe. SAGE Publications Ltd, 1997.

Все же нельзя совершенно уклониться хотя бы от самого общего обзора «самого современного» состояния мировой криминологической мысли, сколь бы спорным ни оказались наши собственные оценки. [274]

Предварительно заметим, что новейшую критическую (радикальную), а тем более постмодернистскую криминологию характеризуют:

• весьма критическое отношение ко всем предшествующим теориям;

• весьма критическое отношение к современным общественным, политическим, властным структурам и отношениям;

274

См. также: Сморгунова А. Л. Современная зарубежная криминология: критическое направление. СПб., 2005.

• социальные структуры, социально-экономическое неравенство служит источником преступности;

• радикально релятивистский подход к самим понятиям «преступность» и «преступление», как социальным (политическим) конструктам;

• нередко – обновление методологического инструментария. Пожалуй, определенной вехой возникновения «радикальной» криминологии служит книга трех английских авторов – Я. Тэйлора, П. Уолтона и Дж. Янга – «Новая криминология» (1973). [275] В ней обобщаются критические теории, отчетливо просматривается неомарксистская критика современного общества, при этом не отвергается с порога и «буржуазная» криминология. Преступление определяется как причинение социального вреда. Правонарушитель сам рассматривается как двойная жертва – общества и уголовной юстиции. Последняя критикуется как отражение существующего господства. Авторы исходят из того, что важным криминогенным (вообще «девиантогенным») фактором является неравенство возможностей, присущее современному капиталистическому обществу. Неравенство возможностей в свою очередь является результатом неравенства классового, полового или этнического. Авторы называют это «политической экономикой преступности». В этих условиях люди более или менее сознательно делают выбор, который может оказаться преступным (девиантным) – «социальная психология преступности». Но возможность выбора принадлежит не только индивиду, но и обществу (государству), которое может криминализировать ту или иную поведенческую реакцию и заклеймить ее автора («социальная психология общественной реакции»). Иначе говоря, Тэйлор, Уолтон и Янг пытались объяснять преступность и преступление на различных уровнях, выстраивая систему детерминирующих факторов. По словам Айнштадтера и Генри, «вместо взгляда на некоторых людей как „плохие яблоки“ или как причиняющих другим яблокам вред, критические криминологи видят в обществе „плохую корзину“ в которой все больше яблок будет портиться… Решение – только в новой корзине». [276]

275

Taylor I., Walton P., Young J. The New Criminology: For a Social Theory of Deviance. L., 1973.

276

Einstadter W., Henry S. Criminological Theory: An Analyses of Its Underlying Assumption. Fort Worth, 1995. P. 227.

Позднее

Я. Тэйлор продолжал вскрывать экономические и политические предпосылки преступности в современном мире «свободного рынка». [277] Он не скрывает социалистические корни своих криминологических взглядов. [278] Пользуюсь случаем отдать дань светлой памяти Яна Тэйлора, много сделавшего для восстановления и упрочения научных связей между криминологами городов-побратимов – Санкт-Петербурга и Манчестера.

Имя Дж. Янга еще не раз будет упоминаться, в частности, в связи с концепцией «inclusive/exclusive».

277

См., например: Taylor I. (Ed.) The Social Effects of Free Market Policies. Harvester Wheatsheaf, 1990.

278

Taylor I. Crime, Capitalism and Community: Three essays in socialist criminology. Toronto, 1983.

Р. Куинни и В. Чемблисс (Chambliss) рассматривают правопорядок в современном западном обществе как систему, созданную классом капиталистов для обеспечения своих интересов. Для финской исследовательницы Антиллы (равно как для А. М. Яковлева) преступники в современном обществе служат «козлами отпущения».

Достаточно радикальны и взгляды некоторых современных немецких криминологов. М. Брустен настойчиво проводит мысль о селективности самой уголовной юстиции и применения ею уголовных санкций, подтверждая это результатами эмпирических исследований. Ф. Зак ставит под сомнение обоснованность имеющихся определений преступления и преступности. Он предлагает анализировать предмет криминологии с точки зрения различных дискурсов (о роли дискурсивного подхода в криминологии см. ниже). Зак усматривает значительную зависимость криминологии и ее различных теорий от политических властных структур. Он негативно относится к современным мировым тенденциям глобализации и «экономизации» жизни и сознания. «Примат экономики губителен для общества в целом и криминологии в частности… В обществе с приматом экономики не мораль, а деньги играют главенствующую роль в регулировании поведения». [279] Поэтому усиливается репрессивная политика и сознание: богатым надо максимально защищать свою собственность, свои привилегии.

279

Зак Ф. Экономические подходы в уголовной политике // Уголовное право. 1999. № 1.С. 98, 99.

Авторы «Новых направлений в социологической теории» – П. Филмер, М. Филипсом, Д. Силверман, Д. Уолш, будучи сторонниками феноменологического направления в социологии, не могли не затронуть проблемы девиантности и преступности. Их основная идея – конвенциональный характер и девиантности, и преступности. С их точки зрения, отклонение «не внутренне присущее тому или иному действию качество, а следствие соотнесения действий с правилами и применения санкций к нарушителю… Социальное отклонение – это в значительной степени приписываемый статус, в нем фиксируются не только поступки самого отклоняющегося индивида, но и действия окружающих его людей». [280]

280

Новые направления в социологической теории. М., 1978. С. 98, 99, 101.

Соответственно, и «преступление (и преступник) – не «объективная» категория действия (и действующего лица), причины которого могут быть изучены, а совокупность обыденных социальных значений, используемых членами общества для обозначения некоего рода действий и лиц… Штампование «преступников» – это в прямом смысле слова социальная работа, она есть продукт практической деятельности некоторых организаций, отражающий и поддерживающий представления их сотрудников о социальной структуре». [281] Как юридическая категория преступление это то, что нарушает закон. «И в этом смысле единственной причиной преступления является сам закон». [282]

281

Там же. С. 98, 286.

282

Там же. С. 97.

«Левый реализм» (left realism), как и два предыдущих течения, родился в Англии. Его сторонники исходят из того, что не только среди преступников, но и среди жертв преступлений большинство составляют представители низших классов, рабочие, те, кто также страдает от неравенства. Исходя именно из их интересов, следует усиливать борьбу с преступностью. Преступность нарушает качество городской жизни (Matthews, 1987). Более полное представление о преступности включает взаимосвязь преступника и жертвы, а также их обоих с представителями уголовной юстиции. И левые реалисты, и «радикалы» критикуют «административную криминологию», которая, отвлекаясь от причин преступности, сосредотачивается на мерах социального контроля над ней. [283]

283

Young J. Radical Criminology in Britain: The Emergence of a Competing Paradigm // British Journal of Criminology. 1998. Vol. 2. № 2.