Крипт
Шрифт:
— Продала, у тебя не спросила. Сам бы за своим волкогавом смотрел.
Что-то тихо, сердито произнес Болард. Майка вдруг поняла, что же ее смутило: не выскочил, как обычно, на стук пудель Семен, не кинулся со звонким лаем, не то норовя укусить, не то облизать лицо. Рыжая, было, решила, что Дигна его заперла на втором этаже или заснул крепко… Всхлипнув, сунула в рот ложку с лапшой.
— Месяц тут сидишь — и к родной матери ни ногой?
Ответа Боларда Майка снова не расслышала. Дожевывая лапшу, на цыпочках подкралась, приложила ухо к перегородке.
— Ладно, повидались, я рада, — в голосе Дигны как-то не
— Я женюсь.
Старая баронесса Смарда хмыкнула:
— Совет вам да любовь. А я каким боком здесь?
— Девочка останется с тобой.
— Вот что, сынок, ты долго думал?
— А что? — спросил Болард осторожно.
— А то, я с Налью, дурой истеричной…
— Тише!..
— Рот мне не затыкай! Пусть слушает! — заорала Дигна. Упало, грохнуло что-то тяжелое. Зазвенело стекло. — Пятнадцать лет убила. Рыдать да бездельничать — весь прок. Хоть бы раз, хоть бы словечком… Так хоть знала, чего мучилась. А с этой… иди с этой, и весь мой сказ.
Майка под стеной беззвучно зарыдала. Болард, точно подстегнутый этими слезами, еще пробовал что-то доказывать и уговаривать. Простучали звонкие шаги:
— На!
— Что это?
— Дом я продала. Назад возвращаюсь.
— Как?
— А так, — с торжеством объявила Дигна. — Виктор теперь свободен, пора и мне о счастье подумать.
Майка со всхлипом сползла по стене.
Глава 24.
1989 год, июнь. Гомель —
1492 год, июнь. Окрестности Эйле
— Вы чего, подрались, что ли? — шлепая босиком по мокрой траве, к штакетнику на границе участков продирался Симочка, любитель истории о воробье. Смачно зевал, почесывал голое пузо и шлепал ладонями по плечам, отгоняя комаров. — Чего орете? И где пропадали?
Глаза Боларда засверкали нехорошим огнем. Стоило Серафиму приблизится, как дон Смарда подхватил его под мышки и перенес на свою сторону, прижав к хлипким досочкам.
— Ой! — возмутился Симка. — Ты чего?
Майка упоенно ревела, вытирая мордашку мокрыми насквозь волосами. А поскольку глину до конца из них так и не вычесала, то раскрасилась, точно индеец перед боем. Симка взглянул на рыжую, хлопнул очами и потрепал черный чубчик.
— Вот что, Серафим, — Болард опустил на его худое плечо увесистую ладонь, — ты знаешь, что у нее мать умерла?
— Ага, — кивнул непосредственный Симочка, — я на похоронах был. Инфаркт.
Дон Смарда покатал язык от щеки к щеке: ну, если стрелу в сердце считать инфарктом, тогда да, конечно.
— Майка у тебя поживет пока.
— А чего?
— А матушка дом продала. И уезжает.
— А Ритка?
Болард почесал щеку. Он не представлял, что сейчас поделывает сестра. Должно быть, застряла в мятежном Настанге. Не сказать, чтобы дона это печалило.
Симка взбил чуб:
— Не имела права. Если дети есть несовершеннолетние.
— Права, лева… — пробормотал дон. — Сим, ты зубы мне не заговаривай, — и слегка подпихнул приятеля грудью.
— А я не… и вообще, если б родители на даче не были, они б меня на улицу ночью не выпустили!
— А причем тут они?
— А при том. Они мне не разрешат. И чтобы опеку взять, я на шестнадцать лет старше быть должен, чтоб считаться ей этим… папой. А я только на четыре.
Болард метко сплюнул в крапиву.
— А
— А то. У меня мама — социальный работник, — зачастил парень. — Так что Майку все равно в детский дом отдадут, до совершеннолетия. Мама может замолвить, чтобы получше. А почему ты с ней квартиру не снимешь? — чувствуя, что неприятность миновала, спросил он.
— Я в армию ухожу.
— А… А призыв только осенью. А пока… А университет?
— Выгнали, — Болард скорчил убийственную физиономию. — А что я хозяевам квартиры скажу?
— А что сестра! — отбрил Симка. — Сестер в паспорт не записывают. Может, тебе денег дать? — спросил он жалобно.
— У меня у… — Болард обернулся: Майки не было. Совсем!
Забыв глупого Симочку, дон минут десять обыскивал сад, потом выскочил на улицу. Вроде бы сарафанчик мелькнул в конце, под фонарем. Болард бросился туда. Симка сопел сзади, все больше отставал и, наконец, прекратил погоню. Вспомнил, что разгуливает ночью без тапочек и без рубашки, а это неприлично и холодно. Болард же продолжал бежать, с ужасом осознавая, на что решилась девчонка. И совсем чуть-чуть не успел.
После бурной погони волны Юръ-Дзинтара показались ужасно холодными. И Болард опять купался в одежде. Правда, уже в другой. Чокнутый Переход привычно преобразил ветровку, льняную рубашку, джинсы и тапочки на босу ногу в гардероб средней руки барона: камзол из жесткой парчи с рядом жемчужных пуговок, складчатую рубаху с кружевами по манжетам и вороту, штаны в обтяжку, шелковые чулки и шлепанцы с позолоченными пряжками и бантами. С последними Болард разделался мгновенно, взбрыкнув ногами. Чулки держаться на воде не мешали. А вот проклятый камзол тянул на дно не хуже, чем бушлат революционного матроса из книжки Валентина Катаева. Причем, пуговиц в нем было намного больше, а петли уже и противнее. При этом Боларда больше интересовало, плавает ли поблизости Майка или уже ушла на дно. Тогда можно и не сопротивляться.
Майка не утонула. Время от времени метрах в десяти от барона при свете луны мелькала над волнами ее голова. Рыжая висела, вцепившись в риф четырьмя конечностями, как недоутопленный котенок или гишпанская собачка Му-Му. Хоть не орала. Болард стал героически сражаться с пуговками. Он бы оборвал их ко всем чертям, но средневековые портные работали качественно. А ни ножа, ни хоть завалящего бритвенного лезвия в карманах и кошеле у пояса не нашлось. Наглотавшись солоноватой воды, барон, наконец, проводил злобным взглядом тонущие камзол и рубашку и поплыл к Майке, мощными взмахами рук и ног распинывая волны.
Отлипать от камня рыжая не хотела. Она даже попыталась укусить спасителя и вполне удачно пнула его ногой. Болард взвыл и непочтительно схватил невесту за волосы. Свободной рукой стал отцеплять закостеневшие на камне пальцы. И лишь теперь заметил цепочку походен, мечущихся на берегу. И услышал заглушаемый прибоем крик.
Быстро подплывала лодка. Под ударами весел радужно искрились брызги. Это было красиво.
Утопающих втянули на борт, завернули в жесткую парусину, дали хлебнуть вина из баклажки. Они закашлялись и отвернулись друг от друга с демонстративным видом. Лодка повернула к берегу. На берегу Майку слуги на руках понесли в замок. Ее отец подошел к Боларду. Осветил походней. Лицо Виктора было красным от гнева.