Крипт
Шрифт:
— Разве не стала блудницей Рут, чтобы спасти от голодной смерти себя и свою свекровь? И разве не падшая Магдалена омыла и отерла ноги странника, признав в нем Спасителя? Запомните еще: такие более других нуждаются в снисхождении.
"До печенок достал, сволочь, — подумал Болард, вздрагивая. — Что б ты запел, окажись на моем месте у Майки на чердаке?!.."
— Я люблю женщин, ибо они из нас плоть от плоти, и где Бог не справится — туда бабу пошлет.
Барон икнул. Заморгал. Отхлебнул из кубка и наполнил его вновь.
— "Где черт не справится" — надо говорить.
Элайя отрицающе покачал головой.
…В совершенно дурном настроении выпав из толпы (хорошо еще, в лицо не признали
— Слово и дело государево! Не понял? Ну и… — и погнал гнедую в проулок, оставив стражника задумчиво чесать затылок в железном шлеме.
Пронесясь переулками Старого Города, похожими на клубок, перепутанный кошкой, Болард сразу оказался там, где ему — как и всей административной верхушке, по крайней мере, всем из нее, кто нынче находился в Настанге — давно следовало быть. А именно на молебне по освящению новой мессианской церкви Преображения Господня.
Это только считалось, что церковь новая. Соборы строятся долго. Просто здание так изувечили во время бунта, что Синедрион был почти рад спихнуть его с рук, чтобы не тратиться на восстановление. Сейчас коробку окружали строительные леса с горками кирпича и бутового камня, и в воздухе висели запахи штукатурки и пиленого дерева. Вовсю шел ремонт. Его прервали лишь на время происходящей снаружи церкви литургии. Болард обозрел своих людей: арбалетчиков на деревьях, чердаках соседних домов, выносных балках и колокольне, переодетых сыщиков и охрану в толпе, оцепление — все на месте. Больно уж стремное происходило мероприятие: одним махом можно было уничтожить все начальство: к примеру, подложив мину под выносной аналой. Как помнил барон из земной истории, нечто похожее случилось на большевистском совещании в Москве, в Леонтьевском переулке в 1919 году. Бомба, начиненная динамитом, весила более пуда. Убитых оказалось двенадцать человек, раненых пятьдесят пять, от двухэтажного здания почти ничего не осталось. Бог с ним, с особняком графини Уваровой, а вот церкви было жаль. Кроме того, на ошибках учатся, даже на исторических. Поэтому Болард со своими людьми явился на место еще до рассвета и трижды и четырежды прочесал местность на наличие подкопов, взрывчатых веществ, снайперов и диверсантов. Население из близлежащих домов было удалено вежливо, но твердо. Подвалы заперли, возле люков канализации расставили охрану. Рошаль занимался похожей работой, применяя особые орденские методы. Все оказалось чисто. Оставив людей на постах и поручив командование дону Марии, Болард позволил себе краткую передышку, которая закончилась опозданием. Ладно, пусть князь хоть голову снимет, лишь бы о Майке не спрашивал.
Но если неприятность должна случиться — она случается. Отведя Боларда к церковной стене, дон Кястутис спросил именно об этом. Солнце, отряжаясь от золотого шитья его тяжелого парадного облачения, метало в лицо Боларду солнечные зайчики, но глаза отводить было нельзя. И барон разглядывал друга: широкие плечи, гордая посадка взятой в древнюю корону головы — и тени под хмурыми глазами, и глубокие складки, прорезавшиеся от носа к углам рта. Это ж железные нужны здоровье и сила воли — управлять огромной страной, насаждать новые порядки, вводить новую веру. Да еще обязанности Ордена!.. Правду Ивару говорить было нельзя, и Болард солгал легко:
— Маленькая она еще. Свадьбу отложили — к отцу уехала. А теперь я спрошу, дон. Только не хватайся сразу за меч.
Ивар улыбнулся. Лицо просияло — точно внутри зажгли маленькое солнышко. Вот же,
— Послушай, мы тут с твоим Элайей, священником, спорили о непознаваемости веры и ритуалах. И я вот что подумал. Не кажется тебе, что все наши поклоны и реверансы — вот хоть сегодняшние — напоминают ужимки обезьян, прыгающих под деревом: а вдруг ветром банан сбросит? Хотя дерево может оказаться вовсе смоквой, да еще бесплодной.
"А ведь мне хочется, чтобы он ударил, — подумал Болард. — Чтобы лицо в кровь и осколки зубов захрустели на языке".
— Я говорил с ним.
— Что?
— Я говорил с Богом. Давным-давно у меня был друг, сын рыбака. Отцу это не нравилось. И мальчишку повесили на осине, — Кястутиса пятерней царапнул штукатурку на стене. Посмотрел на белый след на перчатке. — Я зарубил палача, но долго совсем не мог говорить. Меня Рошаль подобрал в Велеисе.
Дон Смарда тихо свистнул сквозь зубы.
— Я долго болел, — продолжал Ивар отстраненно, — и во сне увидел Спасителя. Он заговорил со мной, и я сумел ответить. Хотя даже Анри не верил, что я выживу. И в крипте, когда Он послал мне Майку.
— Девица Орлеанская! Слышишь голоса? Все это распаленное воображение, болезнь, бред…
Кулак Ивара помчался к его лицу. "А мы не гордые, мы вторую щеку подставим!.." Падая под князя в весьма интимной позе, терзаемый смехом: "А что бы сказали сокурсники!" — Болард услышал деревянный хруст, и кирпичный град вместе с обломками треснувшей доски посыпался на место, где мужчины только что были.
Глава 38.
1492 год, август. Настанг.
Столько грязи, сколько вылили друг на друга на допросе строители, Болард не мог припомнить за всю предыдущую жизнь. Они сдавали коллег, как стеклотару, поминая грехи до седьмого колена и бабушку главного подрядчика, переспавшую со всем Ренкорским королевством. Болард морщился, слушая. Кирпичная крошка хрустела у барона на зубах. Хотелось выплюнуть ее на мрачных тонов ковер. Сбылась мечта идиота. Да еще Ивар сидел в соседнем кресле, как каменный. Кольчуга, предусмотрительно надетая под одежду, избавила его от серьезных повреждений, но не от синяков, и князь старался не двигаться. В конце концов Болард прервал допрос. Его вытошнило на заднем дворе кислым вином, которого барон немало выпил за последние часы. Болард вытер кружевным платочком рот, зашвырнул платочек в сорняки и вернулся в кабинет, все больше и больше убеждаясь, что никакого преступного замысла не было, халатность — и только. Но кого-то нужно сделать жертвенным агнцем (или козлом отпущения), чтобы успокоить город, растревоженный, как муравейник. Выбрать попротивнее… Раскрытые заговоры укрепляют власть.
Похоже, строители тоже успели об этом подумать. Потому как с продолжением допроса их пушистость в глазах друг у друга резко повысилась, а души стали белее горного снега. И виноватым мог быть в террористическом акте только приблуда-нищий. Они его жить в притворе пустили, и хлеба давали — когда мешок с цемянкой или кирпичи поднесет. Иной раз и так давали, по доброте души — божий все же человек. А этот гад крамолу ковал и по ночам доску перепиливал. Никто не видел, конечно, но кому бы еще пилить? Им на власть покушаться и такой подряд терять не с руки. По миру пойдут, и с женами, и с детьми, включая любезную ренкорцам бабушку.
Болард с их доводами согласился, попенял, велел строителей высечь и отпустить. А они шапки мяли да кланялись. Отпусти просто так — пожалуй, обиделись бы еще. Барон же с конной стражей поехал брать нищего. Тот и не пробовал бежать, сидел у позолоченной солнцем церковной стены, поджав под себя обмотанные тряпками ноги, не спеша ел хлеб, крошил голубям. Они цветной грудой копошились у колен, ворковали, перебегали с места на место, даже клевали хлеб с руки. «Террорист» улыбался в русую круглую бородку, и ничего, кроме солнца и голубей, не замечал.