Криптономикон
Шрифт:
Так или иначе, все было четко и ясно, пока Бобби Шафто не встретил двух офицеров из подразделения 2702 — Еноха Роота и Лоуренса Притчарда Уотерхауза. Трудно объяснить, что его в них смущает. За недели, проведенные на Йглме, Бобби не раз слышал их разговоры и заподозрил, что есть третья категория людей, настолько редкая, что раньше он с ней не сталкивался.
Офицерам не положено запанибрата общаться с нижними чинами, так что Шафто нелегко продолжать изыскания. Впрочем, иногда обстоятельства перемешивают все звания. Отличный пример — тринидадский трамповый пароходик. Если кто не знает, трамп — это корабль, который доставляет грузы куда придется,
Где они его раздобыли? — гадает Шафто. Неужто у правительства США стоит где-то в доке пяток тринидадских трамповых пароходиков, просто на всякий пожарный?
Вряд ли. Пароходик явно совсем недавно сменил хозяина. Это кладезь пожелтевшей, истрепанной, мультиэтнической порнографии, частью самой заурядной, частью настолько экзотической, что Шафто поначалу принимает ее за медицинскую литературу. В рубке и некоторых каютах валяются кипы исписанных бумаг. Шафто видит их краем глаза, потому что эти места — вотчина офицеров. Гальюны по-прежнему усеяны черными и курчавыми лобковыми волосами предшественников, провиантский склад набит экзотической карибской едой, которая стремительно портится. В трюме тюки чего-то бурого и жесткого — Шафто предполагает, что это исходный материал для спасательных жилетов.
Всем плевать, потому что бойцы подразделения 2702 последнее время мерзли на Дальнем Севере, а сейчас разгуливают по пояс голые. Короткий перелет, и они на Азорских островах. Здесь их без всяких проволочек, в кромешной ночи, отправили с летного поля на пароход в накрытом брезентом кузове. Однако даже просто теплый воздух, проникающий под брезент, был словно экзотический массаж в тропическом борделе. Как только порт скрылся из виду, их стали выпускать на палубу позагорать.
Для Бобби это случай поболтать с Енохом Роотом — отчасти, просто чтобы поточить лясы, отчасти — в надежде все-таки разобраться с этой третьей категорией людей. Нельзя сказать, что ему сопутствует успех.
— Мне не нравится слово «морфинист», поскольку оно несет в себе определенные коннотации, — говорит Роот, когда они однажды загорают на палубе. — Немцы, чем лепить ярлык, назвали бы тебя Morphiums"uchtig. Глагол suchen означает «искать». S"uchtig можно вольно перевести как «искучий» или, еще более вольно, как «ищущий». Я предпочитаю «искучий», поскольку оно передает твою склонность искать морфий.
— Ни хрена не понял, — говорит Шафто.
— Ну, предположим, у тебя стул с подломленной ножкой. Значит, он падучий. Стул падучий всегда, даже если не падает в данный момент. Точно так же «искучий» означает, что ты склонен искать морфий, даже если в данную минуту его не ищешь. Однако я предпочитаю и то, и другое слову «морфинист», поскольку это определения, изменяющие Бобби Шафто, а не существительное, его уничтожающее.
— И к чему это все? — спрашивает Шафто. Он ждет, что Роот отдаст какое-нибудь распоряжение: все говоруны обычно этим заканчивают. Однако никаких распоряжений не следует: капеллану просто охота поговорить про слова.
Шафто практически не общался с Уотерхаузом, но заметил: люди, поговорив с ним, идут прочь, тряся головой — не отрицательно, а судорожно, как собака, которой слепень залетел в среднее ухо. Уотерхауз никогда не отдает прямых распоряжений, поэтому людям второго типа непонятно, как им себя вести. Однако, похоже, людям первой категории не легче. Эти обычно говорят, словно читают по бумажке и отмечают каждый пункт галочкой. Уотерхауз, в отличие
После нескольких дней в море капитан (кавторанг Иден, тот самый бедолага, которому пришлось таранить Норвегию) выходит из каюты нетвердым шагом, хватаясь за что ни попадя. Заплетающимся языком он объявляет, что по приказу командования на палубе отныне можно появляться только в черных лыжных масках, черных перчатках и черных манишках под остальной одеждой. Все это немедленно выдают. Шафто доводит капитана до белого каления, трижды переспрашивая, точно ли тот понял приказы. Одна из причин, по которой Шафто так уважают рядовые — он умеет задавать подобные вопросы, формально не преступая воинского этикета. Капитан, надо отдать ему должное, не спускает на Шафто собак, а ведет его в каюту и показывает инструкцию в зеленом переплете:
Приказ любопытный, даже по меркам подразделения 2702. Смущает и то, что капитан Иден пьян вдребезги, вернее, как он пьян — словно солдат времен войны Севера и Юга, которому полковой лекарь собрался отпилить ногу.
Шафто раздает манишки, перчатки и лыжные маски, приказывает бойцам, чтобы те заткнули хлебало и еще раз отработали шлюпочные учения, а сам находит Роота в импровизированном лазарете. Он чувствует, что пришло время для такого разговора, в котором пытаешься набрести на что-нибудь интересненькое, а если хочешь до чего-нибудь допереть, значит, тебе к Рооту.
— Знаю, вы думаете, я за морфием, — начинает Шафто, — но я просто поговорить.
— Н-да? — отвечает Роот. — Мне надеть капелланскую шляпу?
— Я, бля, протестант. Могу сам поговорить с Богом, когда приспичит.
Роот ошарашен такой внезапной вспышкой враждебности.
— Хорошо, о чем вы хотите поговорить, сержант?
— О нашем задании.
— Я ничего о нем не знаю.
— Ладно, тогда попробуем вычислить.
— Мне казалось, что твое дело — исполнять приказы, — говорит Роот.
— Я исполню.
— Не сомневаюсь.
— А пока у меня до хрена свободного времени, чего бы не разобраться? Капитан велел носить всю эту херню на палубе, где нас могут увидеть. Но какая собака нас здесь увидит.
— Самолет-разведчик?
— Нет здесь у немцев самолетов-разведчиков.
— Другой корабль? — риторически спрашивает Роот, проникаясь духом разговора.
— Мы увидим его в то же самое время и сто раз успеем переодеться.
— Значит, капитана волнуют подводные лодки.
— В яблочко, — говорит Шафто. — С подводной лодки нас можно увидеть в перископ, а мы ничего не заметим.
Однако в тот день им не удается дальше продвинуться в вопросе: зачем командованию надо, чтобы они выглядели неграми в глазах капитана немецкой подводной лодки.
На следующее утро капитан поднимается в рубку с явным намерением бдеть. Он трезвее вчерашнего, но по-прежнему угрюм. На нем яркая гавайка поверх черной рубашки и веревочные сандалии поверх черных носков. Время от времени он надевает черные перчатки, черную лыжную маску и выходит на палубу обозреть горизонт в бинокль.