Кристина

Кинг Стивен

— Зачем?

Он хрипло рассмеялся:

— А ты как думаешь зачем? Мне предстоит много работы! Намного больше, чем ты можешь представить!

— Нет, тебе завтра нужно в школу… Я… я запрещаю тебе, Эрни, я категорически…

Он бросил на нее взгляд, от которого она вздрогнула. Все это было похоже на жуткий ночной кошмар, который собирался продолжаться и продолжаться.

— Я пойду в школу, — проговорил он. — Я возьму с собой чистую одежду и даже приму душ, чтобы от меня не разило потом в классе. После школы я снова поеду к Дарнеллу. Там предстоит

большая работа, но я смогу сделать ее… Я знаю, что смогу, правда, на это уйдут все мои сбережения. Плюс то, что я получу за труды у Дарнелла.

— Но домашние задания… твоя учеба!

— Ах, учеба, — он натянуто улыбнулся. — Она, конечно, пострадает. Увы, я не могу тебя порадовать. Я уже не могу пообещать тебе примерной успеваемости. Придется довольствоваться средней.

— Нет! Тебе нужно думать о колледже! Он, заметно прихрамывая, подошел к столу и оперся на него обеими руками, а потом медленно наклонился к ней. Она подумала: Чужой… мой сын для меня чужой. Чем я это заслужила? Чем? Тем, что хотела ему добра? Может ли такое быть?

Пожалуйста, Боже, сделай так., чтобы я очнулась от этого кошмарного сна, и пусть на моих щеках будут слезы, потому что он был так реален.

— С этих пор, — проговорил он, глядя ей в глаза, — я забочусь только о Кристине, о Ли и о том, как не испортить отношений с Дарнеллом, чтобы я мог привести машину в порядок. Мне начхать на колледж. А если до тебя это все не дойдет, то я брошу школу. Может быть, тогда ты заткнешься.

— Ты этого не сделаешь, — выдержав его взгляд, негромко сказала она. — Ты сам это знаешь, Арнольд. Возможно, я заслужила твое… твою жестокость… но я не допущу, чтобы ты разрушал собственную жизнь. Так что больше не говори об уходе из школы.

— Но я в самом деле ее брошу, — ответил он. — Не утешай себя, думая, что я этого не сделаю. В феврале мне будет восемнадцать, и я смогу сам распорядиться собой, если вы не перестанете мешать мне. Ты меня понимаешь?

— Иди спать, — проговорила она сквозь слезы. — Иди спать, ты разбиваешь мне сердце.

— Неужели? — Он неожиданно рассмеялся. — И тебе больно, да? Вот не знал.

Он повернулся и пошел к двери, припадая на левую ногу. Вскоре она услышала тяжелое шарканье его ботинок о ступени лестницы — звук, ужасно напоминающий ее детство, когда она думала про себя: Вот людоед идет спать.

Она судорожно зарыдала и, неуклюже поднявшись из-за стола, пошла на улицу, чтобы поплакать в полном одиночестве. Она обхватила себя руками — не лучшее из объятий, но лучше, чем ничего, — и посмотрела на луну, расплывшуюся в пелене ее слез. Все изменилось, и это произошло со скоростью налетевшей бури. Ее сын ненавидел ее; она видела в его глазах ненависть — не вспышку гнева, не раздражение, свойственное переходному возрасту. Он ненавидел ее, и ничего подобного она никогда не могла бы предугадать в своем добром мальчике.

Ничего подобного.

Она стояла на крыльце и плакала до тех пор, пока не продрогла и ее губы, вздрагивавшие от всхлипов, не начали дрожать от холода.

Тогда она вернулась в дом и поднялась наверх. Она почти минуту стояла перед дверью комнаты Эрни, перед тем как войти к нему.

Он спал на покрывале постели. Его брюки были на нем. Сам он больше напоминал лежащего без сознания, чем спящего, его лицо выглядело ужасающе старым. В слабом луче света, падавшем из холла через ее плечо, его волосы казались седыми, а приоткрытый во сне рот — почти беззубым. Она вздрогнула от страха и вошла в комнату.

Ее тень упала на постель, и она увидела, что перед ней лежал ее Эрни, впечатление старости было всего лишь игрой света и ее собственного усталого воображения.

Будильник-радио был поставлен на 4.30 утра. Она подумала о том, чтобы переставить его на более позднее время, и уже протянула руку к нему, но в последний момент передумала.

Вместо этого она спустилась в свою спальню, уселась перед столиком с телефоном и сняла трубку. Какое-то время она подержала ее, размышляя. Если она среди ночи позвонит Майклу, то он подумает…

Что произошло нечто ужасное? Она вздохнула. А разве не так? Конечно, произошло. И продолжало происходить.

Она набрала номер отеля «Рамада» в Канзас-Сити, где остановился ее муж.

28. ЛИ НАНОСИТ ВИЗИТ

Почти всю эту историю она рассказала спокойным голосом, сидя с плотно сжатыми ногами и скрещенными лодыжками в одном из двух кресел для посетителей, одетая в разноцветное шерстяное платье, поверх которого была накинута коричневая вельветовая кофта. И, уже замолчав, расплакалась и никак не могла найти свой носовой платок. Дэннис Гилдер подал ей коробку с салфетками, стоявшую на столике у изголовья его постели.

— Что мне делать? — спросила она, когда вытерла слезы. — Что бы ты сделал на моем месте?

— Не знаю, — ответил Дэннис. — Наверное, нужно подождать. Что еще остается делать?

— Но это труднее всего, — ответила она, теребя пальцами салфетку. — Мои родители хотят, чтобы я перестала видеться с ним — чтобы бросила его. Они боятся… что Бадди Реппертон и его ребята сделают что-нибудь еще.

— Ты уверена, что это были Реппертон и его друзья, да?

— Да. Мистер Каннингейм позвонил в полицию, хотя Эрни не просил его. Он сказал, что сам разберется с ними, и это испугало его родителей.

Я тоже испугалась. Полицейские забрали Бадди Реппертона и одного из его друзей, которого все называют Шатун… ты знаешь, о ком я говорю?

— Да.

— И парня, который по ночам работает на стоянке в аэропорту, его тоже забрали. Его фамилия Галтон, а имя…

— Сэнди.

— Они подумали, что он тоже был замешан… что это он впустил их.

— Да, он из их компании, — сказал Дэннис, — но не такой дегенерат, как остальные. Вот что, Ли, ты уже говорила с кем-нибудь?

— Сначала с миссис Каннингейм, а потом с его отцом. По-моему, они не сказали друг другу, что собираются поговорить со мной. Они…