Кристина
Шрифт:
— Что ты говоришь? — слабым голосом спросил он.
Она не ответила: только посмотрела на него. Он на мгновение встретил ее взгляд, а затем его глаза — злые, сконфуженные, почти затравленные — метнулись в сторону.
— Ли, люди не всегда все помнят. Ты права, я должен был воспользоваться этим методом. Но если ты прошла курсы в ресторане, то знаешь, что могла сама прибегнуть к нему. Вот так. — Эрни сложил обе ладони в один кулак и, вытянув большой палец, надавил на свою диафрагму. — Я просто хочу сказать, что в моменты стресса люди забывают…
— Да,
Эрни покачал головой.
— Тебе нужно время, чтобы все обдумать. Ли. Тебе нужно…
— Вот в чем я совершенно не нуждаюсь, Эрни! — произнесла она в тихой ярости, которой не ожидала от себя, измученной и уставшей. — Я еще никогда не встречалась со сверхъестественными силами — я верила в их существование, — но сейчас я начинаю задумываться о том, что происходит, и о том, что случилось с тобой. Эрни, они, они смотрели на меня. А потом… после всего… там был запах. Кошмарный гнилой запах.
Он отпрянул.
— Ты знаешь, о чем я говорю.
— Нет. Не имею ни малейшего понятия.
— Ты только что подскочил так, будто дьявол ущипнул тебя за ухо.
— У тебя фантазии! — воскликнул Эрни. — Это все твое воображение!
— Там был запах. И много других вещей. Иногда твое радио не принимает ничего, кроме той станции со старыми записями…
В глазах Эрни вновь что-то дрогнуло, а губы чуть заметно сжались.
— А иногда — когда мы вместе — она как нарочно глохнет. Как будто эта машина не любит меня.
— Ты не в себе, — с угрожающим спокойствием проговорил он.
— Да, я не в себе, — сказала она, стараясь не заплакать. — А ты?
Тут слезы медленно потекли по ее щекам.
— Думаю, у нас все кончено, Эрни, — я любила тебя, но теперь думаю, что все кончено. Я правда так думаю, и поэтому мне так тоскливо и одиноко. Твои отношения с родителями превратились в настоящую войну, для этого жирного борова Дарнелла ты переправляешь Бог весть что в Нью-Йорк и Вермонт, а твоя машина… машина…
Больше она не могла говорить. Голос изменил ей. Она выронила пакет с покупками и, согнувшись, непослушными руками начала собирать вываливавшиеся подарки к Рождеству. Измученная и плачущая, она только еще больше разбросала их. Он наклонился, чтобы помочь ей, и она грубо оттолкнула его.
— Оставь их! Я сама их подберу! Побледнев, он выпрямился.
— Ладно, — сказал он, и голос его задрожал от слез. — Хорошо. Присоединяйся к ним всем, если хочешь. Будь заодно со всеми этими говнюками. Всюду дерьмо. — Он судорожно глотнул воздуха и закусил губу, чтобы не расплакаться.
Потом он повернулся и пошел к машине; дойдя до нее, остановился и оглянулся.
— Только знай, что ты сумасшедшая! Так что валяй, играй в свои игры! Ты не нужна мне! Никто из вас мне не нужен! — Его голос сорвался на вопль, чудовищно гармонировавший с завыванием ветра:
— Обойдусь без тебя, сука!
Эрни ездил по городу до глубокой ночи, но позже не мог вспомнить об этом. Снег завалил все-все улицы;
Играло радио. Станция WDIL передавала новости. На конференции АФТ-КПП Эйзенхауэр предсказывал, что труд и управление производством будут совместно прокладывать дорогу в будущее. Дайв Бэк отрицал, что профсоюз водителей готовился к забастовке. Звезда рок-н-ролла Эдди Кокран разбился в авиакатастрофе, произошедшей неподалеку от лондонского аэропорта Хитроу: доставленный в больницу, он умер через три часа безуспешных попыток спасти его жизнь. Русские наращивали выпуск баллистических межконтинентальных ракет. По будням на волне WDIL звучали только полузабытые песенки, но в уик-энды они чередовались с речью диктора. Он читал новости пятидесятых. Это была
(ничего подобного не слышал прежде)
довольно ловкая идея. Это было
(полное сумасшествие)
довольно ловко.
Погода обещала еще больше снега.
Снова музыка: Бобби Дэйрин пел «Плюх-плюх», Эрни До пел «Мачеху», близнецы Кэйлин пели «Когда». Щетки на стекле отбивали ритм.
Он посмотрел направо: Ролланд Д. Лебэй смотрел в ветровое стекло.
На Ролланде Д. Лебэе были брюки цвета хаки и вылинявшая армейская рубашка. В одной из его черных глазниц ползала муха.
«Ты должен заставить их заплатить за все, — сказал Ролланд Д. Лебэй. — Ты должен заставить заплатить этих говнюков, Каннингейм. Всех до единого».
— Да, — прошептал Эрни. Кристина мчалась в ночи, разбрасывая снег своими новыми покрышками. — Да, это так.
И щетки качнулись туда и обратно.
35. БАДДИ И КРИСТИНА
В четверг двенадцатого декабря баскетбольная команда «Терьеры» (в которую перешли почти все футболисты средней школы Либертивилла) проиграла матч, проходивший в ее гимнастическом зале. Болельщики «Терьеров» выходили на улицу не слишком разочарованными: спортивные комментаторы из окрестностей Питсбурга заранее предсказывали поражение их команде. Поклонники баскетбола в Либертивилле могли гордиться только Ленни Бэйронгом: он принес команде 34 очка из 54 добытых ею на той встрече. Однако Бадди Реппертон был весьма расстроен. И поэтому очень расстроенными выглядели Ричи Трелани и Бобби Стэнтон, сидевший на заднем сиденье «камаро».
Сам Бадди казался очень повзрослевшим. Такой вид ему отчасти придавала борода, которую он отращивал со времени ухода из школы.
Кроме того, в последние недели он много пил. Иногда ему снились такие жуткие сны, что он едва мог запомнить их. Он просыпался в холодном поту и боялся заснуть снова.
Свои кошмары он объяснял тем, что работал по ночам, а спал утром или днем.
Он опустил окно обшарпанного «камаро» и выбросил на дорогу пустую бутылку. Затем, не поворачивая головы, протянул руку назад и произнес: