Кристина
Шрифт:
Он включил радио, и его пальцы стали постукивать по рулю в такт какой-то современной мелодии. Декабрьское солнце ярко сияло на капоте. Эрни улыбался.
Он все еще улыбался, когда машина с эмблемой полиции штата Нью-Йорк обогнала его и начала прижимать к обочине. Из громкоговорителя на ее крыше раздался резкий металлический голос:
— Внимание, «крайслер»! «Крайслер», на правую сторону! На правую сторону!
Эрни посмотрел налево, и улыбка сползла с его губ. Он уставился в черные очки человека, сидевшего в машине. На человеке была полицейская форма. Эрни посмотрел вперед. У него пересохло во рту. Он едва удержался от того,
Он хотел смерти Рудольфу Дженкинсу.
— В сторону, «крайслер»! Это приказ! В сторону!
Чувствуя какую-то тошнотворную пустоту в животе, Эрни зарулил на свободную полосу справа. Ему было страшно — но не за себя самого. Он боялся за Кристину. Что они сделают с Кристиной?
Он вдруг мысленно представил себе решетки на окнах тюрьмы. Судью в мантии, объявляющего приговор. И Кристину, которую рабочие загоняют под пресс на заднем дворе гаража.
А потом, когда он поставил «крайслер» на тормоз и увидел, что сзади остановилась полицейская машина, его успокоила неизвестно откуда появившаяся холодная мысль: Кристина сама позаботится о себе.
Вторая мысль появилась, когда он увидел приближавшихся к нему полицейских, один из которых держал в руке ордер на задержание. Она тоже возникла ниоткуда, но была воспроизведена скрипучим голосом Ролланда Д. Лебэя: «И она позаботится о тебе, мальчик. Ты должен только довериться ей, и она позаботится о тебе».
Эрни открыл дверь и вышел из «крайслера».
— Арнольд Каннингейм? — спросил один из полицейских.
— Да, собственной персоной, — спокойно сказал Эрни. — Я превысил скорость?
— Нет, сынок, — сказал другой. — Но тебе все равно не повезло.
Первый полицейский шагнул вперед, как хорошо вымуштрованный армейский офицер:
— У меня есть приказ обыскать «крайслер империал» 1966 года. Полиция штата Нью-Йорк Соединенных Штатов Америки получила сведения о находящемся в нем контрабандном грузе.
Эрни посмотрел на машины, проезжавшие мимо. Сидевшие в них люди оглядывались на него.
— Дай мне ключи, детка, — проговорил полицейский.
— Почему бы тебе самому не слазить за ними? — спросил Эрни.
— Ты не стараешься облегчить свое положение, детка, — произнес полицейский, но на его лице промелькнуло выражение удивления, смешанного с испугом. Ему показалось, что голос подростка прозвучал так, как будто принадлежал пятидесятилетнему мужчине, а не щуплому долговязому школьнику, которого он видел перед собой.
Он нагнулся над водительским сиденьем, вынул ключи из замка зажигания, и они сразу направились к багажнику «крайслера». «Они знают». — подумал Эрни. По крайней мере его груз не имел отношения к навязчивой идее Дженкинса о причастности Эрни к делу Реппертона — Уэлча; встреча с полицией была больше похожа на хорошо спланированную операцию против Дарнелла, занимавшегося нелегальной торговлей с Нью-Йорком и Новой Англией.
Они открыли багажник, вытащили из него запасное колесо, домкрат, несколько коробок с инструментами
Словно какой-то бог услышал его желание и решил сию же секунду выполнить его, полицейский торжествующе выкрикнул из багажника:
— Сигареты!
— О'кей, — сказал полицейский, державший ордер на задержание. — Закрывай багажник. — Он повернулся к Эрни и зачитал ему права, предоставленные ему законом. — Ты все понял? Не нужно повторять?
— Не нужно, — сказал Эрни.
— Ты хочешь сделать какое-нибудь заявление?
— Нет.
— Садись в машину, сынок. Ты арестован.
«Я арестован», — подумал Эрни, и все происходящее показалось ему каким-то кошмарным сном, от которого он скоро должен был проснуться. Арестован. Его повезут в полицейской машине. Люди будут смотреть на него…
Горькие, ребяческие слезы подкатили к его горлу, и он проглотил их вместе со слюной. Его грудь вздрогнула — один раз, другой. Полицейский, читавший его права, положил руку ему на плечо, но Эрни резким движением сбросил ее.
— Не прикасайтесь ко мне!
— Не бойся, сынок. Садись в машину. — сказал полицейский. Он открыл дверцу патрульной машины и помог Эрни залезть в нее.
Эрни уже не собирался плакать. Вместо этого он думал о Кристине. Не об отце, не о матери, не о Ли, не о Дэннисе и даже не о Дарнелле — не об этих жалких говнюках, предавших его.
Он думал о Кристине и хотел думать только о ней одной. Эрни открыл глаза и откинулся на спинку сиденья. Как всегда, мысли о Кристине успокоили его. Через некоторое время он уже был способен сосредоточиться, подробно вспомнить случившееся и обдумать свое положение.
Майкл Каннингейм повесил телефонную трубку так медленно и осторожно, словно та была начинена взрывчаткой. Затем он так же медленно и осторожно опустился в кресло, стоявшее возле письменного стола с электрической пишущей машинкой и грудой исторических журналов. За окном завывал холодный ветер. Теплое утро, растопившее снег на подоконнике, сменилось холодным декабрьским вечером, и сын Майкла был арестован по обвинению в контрабандных махинациях: нет мистер Каннингейм, это не марихуана, это сигареты, двести блоков «Винстона» без штампа об уплате налога.
Сверху доносилось жужжание швейной машинки Регины. Ему нужно было встать снова, подойти к двери, открыть ее, пройти через холл к лестнице, подняться по ступенькам, миновать недлинный коридор, переступить порог маленькой комнатки с цветочными горшками, развешанными по стенам, и, стоя в ней и чувствуя на себе взгляд Регины (она будет в очках для чтения), сказать ей: «Регина, полиция штата Нью-Йорк арестовала Эрни».
Майкл понимал: необходимо сделать хоть что-то, но после первой попытки встать упал обратно в кресло. Сердце в груди стучало быстро и причиняло боль, отдававшую в висках.