Критика

Писарев Дмитрий Иванович

Бракуя людей за то, что они не герои, раскидывая направо и налево окружающую его мелюзгу, Тургенев доходит, наконец, до создания идеального человека. Человек этот — болгарин, На каком основании? Неизвестно. Принимать Инсарова за живое лицо я не могу; потому прослеживать его развитие и воссоздавать его личность критическим анализом я не берусь; выпишу только с буквальною верностью ряд фактов, совершенных этим героем, и ряд свойств, приписанных ему Тургеневым.

1) Инсаров — болгар; мать его убита турецким агою; отец расстрелян без суда.

2) В 48-м году Инсаров был в Болгарии, исходил ее вдоль и поперек, провел в ней два года и в 50-м году вернулся в Россию с широким рубцом на шее и с желанием образоваться в Московском университете и сблизиться с русскими.

3) Вот портрет Инсарова: «Это был молодой человек лет двадцати пяти, худощавый и жилистый, с впалою грудью, с узловатыми руками; черты лица имел он резкие, нос с горбиной, иссиня-черные прямые волосы, небольшой лоб, небольшие, пристально глядевшие, углубленные глаза, густые брови; когда он улыбался, прекрасные белые зубы показывались на миг из-под тонких, жестких, слишком отчетливо

очертанных губ. Одет он был в старенький, но опрятный сюртучок, застегнутый доверху».

4) Когда Берсенев предлагает Инсарову переехать к нему на дачу, Инсаров соглашается только с тем условием, чтобы заплатить Берсеневу по расчету 20 руб. сер.

5) По уходе Берсенева Инсаров бережно снимает сюртук.

6) Берсенев говорит об Инсарове, что он ни от кого не возьмет денег» взаймы.

7) Инсаров отказывается обедать с Берсеневым, говоря ему с спокойной улыбкой: «Мои средства не позволяют мне обедать так, как вы обедаете!»

8) Инсаров никогда не меняет никакого своего решения и никогда не откладывает исполнения данного обещания.

9) Инсаров учится русской истории, праву и политической экономии, переводит болгарские песни и летописи, собирает материалы о восточном вопросе, составляет русскую грамматику для болгар, болгарскую — для русских.

10) Инсаров не любит распространяться о собственной своей поездке на родину, но о Болгарии вообще говорит охотно со всяким.

11) Инсаров надевает на голову ушастый картуз и на прогулке выступает не спеша, глядит, дышит, говорит и улыбается спокойно.

12) Инсаров уходит куда-то на три дня с двумя болгарами, которые предварительно съедают у него целый огромный горшок каши.

13) В разговоре с Еленою Инсаров откровенно рассказывает историю своей отлучки, говорит, что он ездил за шестьдесят верст, чтобы помирить двух земляков, что его все знают и что все ему верят. Елена спрашивает у него: «Вы очень любите свою родину?» Он на это отвечает: «Это еще неизвестно. Вот, когда кто-нибудь из нас умрет за нее, тогда можно будет сказать, что он ее любил». Потом он говорит так: «Но вы сейчас спрашивали меня, люблю ли я свою родину? Что же другое можно любить на земле? Что одно неизменно, что выше всех сомнений, чему нельзя не верить, после бога?» Эта, не лишенная риторики, речь заканчивается удивительною антитезою: «Заметьте, последний мужик, последний нищий в Болгарии и я, мы желаем одного и того же». Антитеза, ей-богу, очень хороша. А Елена-то слушает и только уши развешивает.

14) Инсаров бросает в воду пьяного немца, обеспокоившего дам на гуляний.

15) Инсаров замечает, что он полюбил Елену, и хочет уехать. Он говорит: «Я — болгар, мне русской любви не нужно».

16) Инсаров, накануне своего отъезда, на просьбу Елены прийти к ним на другой день утром — ничего не отвечает и не приходит. «Я вас ждала с утра», говорит Елена, встретившись с ним у часовни. Он отвечает на это: «Я вчера, вспомните, Елена Николаевна, ничего не обещал».

17) В объяснении с Инсаровым Елена постоянно является активным лицом и постоянно тащит его за собою; она первая говорит ему о любви.

18) По возвращении с дачи в Москву Инсаров опасно занемогает и две недели находится при смерти.

19) Елена приходит к Инсарову после его выздоровления; Инсаров в ее присутствии чувствует волнение и просит ее уйти, говоря, что он ни за что не отвечает; Елена не уходит и отдается ему.

20) Тайно обвенчавшись с Еленою, Инсаров уезжает вместе с нею в Венецию, чтобы оттуда пробраться в Болгарию.

21) Инсаров в Венеции умирает от аневризма, соединенного с расстройством легких.

Ради бога, господа читатели, из этого длинного списка деяний и свойств составьте себе какой-нибудь целостный образ; я этого не умею и не могу сделать. Фигура Инсарова не восстает передо мною; но зато с ужасающею отчетливостью восстает передо мною тот процесс механического построения, которому Инсаров обязан своим происхождением. Тургенев не мог остановиться на чисто отрицательных отношениях к жизни; ему до смерти надоели пигмеи, а между тем от этого жизнь не изменилась, и пигмеи не выросли ни на вершок. Ему захотелось колоссальности, героизма, и он задумался над тем, какие свойства надо придать герою; образ не напрашивался в его творческое сознание, надо было с невероятными усилиями составлять этот образ из разных кусочков; во-первых, надо было поставить героя в необыкновенное положение; положение придумано: Инсаров — болгар, и родители его погибли лютою смертью. Потом надо было устроить так, чтобы каждое слово и движение героя было проникнуто особенною многозначительностью, не сознаваемою самим героем; Тургенев достиг этого, заставив Инсарова разглагольствовать о любви к родине почти так же, как разглагольствует чиновник Соллогуба, с тою только разницею, что последний не делает блестящей антитезы (последний мужик — и я). Чтобы оттенить то воодушевление, которое овладевает Инсаровым, когда он говорит о родине, Тургенев заставляет его в остальное время быть очень спокойным; Тургенев напирает даже на то, что в Инсарове не видно ничего необыкновенного, что в нем все очень просто, начиная от ушастого картуза и кончая спокойною походкою. Чтобы показать благородную гордость героя, Тургенев упоминает о том, что Инсаров ни от кого не взял бы денег взаймы и даже от Берсенева не принимает даром комнаты, когда тот приглашает его к себе на дачу. Не знаю как другим, а мне эта гордость по поводу десяти или двадцати рублей кажется мелочностью. Не принимать одолжения от мало знакомого человека или от такого, которому тяжело быть обязанным, — это понятно, но с мелочною тщательностью отгораживать свои интересы от интересов товарища-студента или друга — это, воля ваша, бесплодный труд. Мое ли перейдет к нему, его ли ко мне, черт ли в этом? Я знаю, что сам с удовольствием сделаю ему одолжение, и потому с полною доверчивостью принимаю от него такое же одолжение. Чтобы показать, как земляки-болгары верят Инсарову,

Тургенев рассказывает о поездке последнего за шестьдесят верст; чтобы дать образчик той колоссальной энергии, на которую способен герой, Тургенев изобрел бросание пьяного немца, и притом великана, в воду. Чтобы дать понятие о любви Инсарова к родине, Тургенев заставляет его бороться с любовью к Елене; Инсаров готов на пользу Болгарии пожертвовать любимою женщиною, — и это невольно переносит читателя в лучшие дни римской республики. Но вот что любопытно. Инсаров — герой, сильный человек; отчего же он постоянно предоставляет Елене инициативу? Отчего Елена тащит его за собою и постоянно сама делает первый шаг к сближению? Отчего Инсаров постоянно принимает от нее разные доказательства любви не иначе, как после некоторого упрашивания с ее стороны? Что это за церемонии и уместны ли они между не-пигмеями? Инсаров видит, что девушка вышла к нему навстречу и с тоскою спрашивает у него: «Отчего же вы не пришли сегодня утром?» В этом вопросе сказывается любовь, недоумение, страдание, а Инсаров отвечает на это: «Я вам не обещал» и старается только отстоять ненарушимость своего слова. Точно будто хозяин торгового дома отвечает кредитору: «Срок вашему векселю не сегодня!» Освободит ли Инсаров Болгарию — не знаю, но Инсаров, каким он является в отдельных сценах романа «Накануне», не представляет в себе ничего целостно-человеческого и решительно ничего симпатичного. Что его полюбила болезненно-восторженная девушка, Елена, — в этом нет ничего удивительного: ведь и Титания гладила с любовью длинные уши ослиной головы; 22 но что истинный художник, Тургенев, соорудил ходульную фигуру, стоящую ниже Штольца, — это очень грустно; это показывает радикальное изменение во всем миросозерцании, это начало увядания. Кто в России сходил с дороги чистого отрицания, тот падал. Чтобы осветить ту дорогу, по которой идет Тургенев, стоит назвать одно великое имя — Гоголя. Гоголь тоже затосковал по положительным деятелям, да и свернул на «Переписку с друзьями». Что-то будет с Тургеневым? Кроме фальшивого понимания и уродливого построения, в романе «Накануне» есть еще недоговоренность, умышленная недоконченность в выражении главной идеи. Нет ответа на естественный вопрос: нашла ли Елена своего героя в Инсарове? Вопрос этот очень важен, потому что ведет к решению общего психологического вопроса: что такое мечтательность и искание героя? Болезнь ли это, порожденная пустотою и пошлостью жизни, или это — естественное свойство личности, выходящей из обыкновенных размеров? Есть ли это проявление силы или проявление слабости? Чтобы ответить на этот вопрос, надо было создать для Елены самые благоприятные обстоятельства, и тогда в картинах и образах показать нам, счастлива ли она или нет? А тут что такое? Инсаров скоропостижно умирает; да разве это решение вопроса? К чему эта смерть, обрывающая роман на самом интересном месте, замазывающая черною краскою неоконченную картину и избавляющая художника от труда отвечать на поставленный вопрос? Но, может быть, Тургенев и не задавал себе этого вопроса? Может быть, для него центром романа была не Елена, а был Инсаров? Тогда остается только пожалеть, что в плохом дидактическом романе, похожем на «Обломова» по идее, встречается так много таких великолепных частностей, как, например, личности Елены, Шубина, Берсенева, дневник Елены, сцена ожидания, сцена любви и, наконец, неподражаемый Увар Иванович.

IX

У Писемского я не буду брать отдельных женских характеров; постараюсь только показать общие отношения его к женщине; отношения эти в высшей степени гуманны; всепрощение доведено в них до последних пределов. «Женщина, — говорит нам Писемский своими произведениями, — никогда ни в чем не виновата. Ее бьют, ее угнетают, ее обижают делом и словом, ее потребности остаются неудовлетворенными и непонятыми; она страдает и своими страданиями мучит мужчину; мужчина на нее сердится и не понимает того, что он сам — причина ее страданий и своих мучений». Переберите все романы Писемского, и вы убедитесь в верности моих слов. Писемский не идеализирует женщин; у него есть дрянные женщины, есть и хорошие; но и самая дрянная женщина освобождается от всякого укора. Посмотрите на Юлию Владимировну в «Тюфяке», на Марию Антоновну в «Браке по страсти», на Катерину Александровну в «Богатом женихе». Некрасивы эти три барыни, куда некрасивы, но вы чувствуете и видите, что им не было никакого выхода из пошлости и грязи. Они увязли и перемарались, потому что не было никакой возможности пробраться в жизни сухими тропинками. И во всех трех случаях мужчина постоянно является ближайшею, непосредственною причиною унижения женщины. На Юлии женится почти насильно тюфяк-Бешметев; очень понятно, что Юлия пускается во все тяжкие; на Марии Антоновне женится по расчету хлыщ Хозаров; она выходит за него замуж по чистосердечной страсти; он оставляет ее в забросе и начинает ухаживать за другою женщиною; она от скуки начинает целоваться с офицером Пириневским. На Катерине Александровне женится фразер Шамилов, также по расчету; потом этот господин начинает показывать себя несчастным, не имея на то законного повода; Катерина Александровна чувствует себя оскорбленною и с своей стороны очень жестоко показывает своему неделикатному супругу его зависимое положение. — Вы видите таким образом, что эти три женщины находят себе оправдание в поведении своих мужей и в том воспитании, которое им было дано в родительском доме.

Когда Писемский симпатизирует выводимой женской личности, тогда все построение и изложение повести или романа согревается таким искренним и глубоким чувством, какое на первый взгляд трудно даже предположить в этом беспощадном реалисте. Это чувство выражается не в лирических отступлениях, не в идеализации любимого женского типа; оно, помимо воли и сознания самого автора, просвечивает в постановке фигур, в группировке событий; оно не нарушает правдивости; оно само вытекает из этой правдивости. Чтобы сочувствовать страданиям женщины, чтобы оправдать ее, не нужно подкупать себя в ее пользу; надо только смотреть на вещи простыми, невооруженными и непредубежденными глазами.