Кривая империя. Книга 3
Шрифт:
Дело началось с 3 февраля. В этот день царевича в арестантском обличьи — нет, он был во всём своем, но уже без шпаги — ввели в судебное заседание, которое происходило в Кремлевском дворце при духовенстве, светских начальниках и под председательством самого царя.
Процесс шел по знакомой нам схеме 37 года. Царь зачитал обвинение. Царевич упал в ноги, слезно молил о прощении и каялся в любых грехах. Царь обещал простить, если Алексей «откроет всех людей». Царевич выдал этих несчастных людей всем списком лично царю в отдельном кабинете. Потом пошли в Успенский собор, где, как мы знаем, наследники венчаются на царство. Теперь здесь впервые произошел обратный акт. Алексей перед евангелием отрекся от престола и подписал клятву наследства
На другой день был опубликован царский манифест с разъяснением дела. И сразу Алексея заставили дать письменные показания о «сообщниках». Он сдал под расписку шестерых: Кикина, Долгорукого, Дубровского, Вяземского, Афанасьева, тетку Марью Алексеевну. Их стали выборочно пытать, они легко кололись. Кикина приговорили к смертной казни «жестокой» — с разными отсечениями, мучениями и др., Афанасьева — к «простой смерти», туда же определили дьяка Федора Воронова — за разработку шифра для тайной переписки царевича. Долгорукого сослали в Соликамск. Вяземского — в Архангельск.
Параллельно стали хватать Лопухиных, всех нежелательных и подозрительных по старым висячим делам. Добрались и до бывшей царицы Евдокии — ее сослали на Ладогу. Последовали «жестокие» казни с посадкой на кол и колесованием, обычные повешения и «усекновения глав», публичная порка женщин, ссылки и конфискации. Право Империи на террор наглядно подтверждалось.
Царевич будто бы был прощен. Отец поехал в Питер, взял его с собой, определил ему место содержания и присмотра. Но логику, мораль, принципиальную неизбежность предстоящего мы с вами, конечно, уже почувствовали. Уцелеть, выжить, заняться пчелами и капустой Алексею было столь же нереально, как Марине Мнишек — получить пожизненную вдовью пенсию от Романовых; как царевичу Ване Лжедмитриевичу — попасть в детсадик, окончить школу, мирно состариться среди мемуаров; как моему любимому Грише Отрепьеву — получить понижение из царей в дьячки и убыть в провинциальную епархию на рублевое жалованье.
Петр был настоящий Император. Он был беспощаден и неукротим. Он был нацелен на строительство Империи, как «основатель царства любви и мира» — на строительство царства божьего на земле, то есть — до крови в семьях, братоубийства, геноцида, гражданской войны, вселенской вражды и ненависти. Чего не сделаешь во имя светлого будущего?!
Петр сам был — приговор Алексею.
Алексей был рожден Петром. Но жизнь Петра была смертью для Алексея. И Алексей умер. Не сразу, конечно, а погодя.
Сначала он на свою голову вымолил у отца возвращение Афросиньи. Дурачок наивный. Её-то здесь и дожидались! Афросинью поставили на допрос, и она показала, — мы догадываемся от каких угроз, — что Алексей весь с ног до головы в заговорах и крамоле. Она уверенно цитировала любимого мужа: «Я старых всех переведу и изберу себе новых по своей воле: когда буду государем, буду жить в Москве, а Петербург оставлю простым городом, корабли держать не буду, а войны ни с кем иметь не хочу, буду довольствоваться старым владеньем, зиму буду жить в Москве, а лето в Ярославле».
За такое изменное настроение Алексею было предъявлено новое обвинение «в неполноте и неправильности прежних показаний». И снова был допрос, и Алексей отвечал как-то устало и двусмысленно, что, действительно не прочь был царствовать, но по-своему, и не отстраняя отца, а мирно дождавшись его смерти, а в заговор на свержение вступать не стал, хотя мог, а если бы заговорщики были посильнее, то и подумал бы.
Такая пионерская честность особенно заводит палача. 13 июня Петр отдает сына на суд церкви, министрам, сенаторам, генералитету. Он пространно уговаривает их не стесняться в
Но опыт карьерного прогноза каждому чиновнику нагляден и памятен в веках, поэтому попы заводят уклончивую библейскую волынку о прощении блудного сына, о помиловании гулящей жены, захваченной в прелюбодеянии и недобитой камнями.
Понятливей оказались светские чины. 17 июня они просто допрашивали Алексея, а 19 июня — о, смелые люди! — поставили его на пытку, дали 25 ударов. Алексей повторил все прежние признания, зачем было и пытать? 24 июня получил еще 15 ударов, опять все подтвердил, добавил какие-то мелкие подробности о второстепенных «заговорщиках». В тот же день прочитали приговор: «Достоин смерти!». В постскриптуме сенаторы и прочие дико извинялись и оговаривались, что приговор — условный, подлежит окончательному решению царя. Подписали документ 126 кавалеров, начиная сиятельным вором Меншиковым и заканчивая сотней «менее высоких чинов».
Казнь состоялась утром 26 июня 1718 года. К 8 часам в гарнизонную канцелярию собрались главные подписчики приговора. Приехал Петр. Был «учинен застенок» в Трубецком раскате гарнизона. Что делали с царевичем с 8 до 11 часов, осталось неизвестным. Но, видимо, его мучили окончательно, ибо к 6 часам вечера он скончался.
Чудовищна отцовская драма Петра...
Это нам она чудовищна. Мы по-человечески не можем себе вообразить это медленное, практически публичное сыноубийство. Никакой шизофренический вопль Ивана Грозного не покрывает его, никакой патриотический стон Тараса Бульбы не оправдывает. Но был ли Петр человеком?
— Каким «человеком«? Вы что, забыли, товарищи, что Петр Алексеевич Романов был Императором великой России! А вы — «человеком»!.. — назидательный голос кремлевского анонима еще звучит, но мы уже ничего не слышим, кроме заунывного звона петропавловского колокола — это 30 июня царевич Алексей погребается рядом со своей супругой принцессой Шарлоттой Бланкенбургской.
В своих письмах к европейским дворам Петр застенчиво врал, что казнить Алексея, может быть, и не собрался бы, но слабый «зоон» внезапно скончался от испуга и апоплексического удара при чтении приговора.
Эх, Петр Алексеевич! Если сын твой такой был хилый на сосуды, так что ж он у тебя не помер на коленях в раннем детстве, при чтении английской народной сказки Сергея Михалкова «Три поросенка»?
Такая чушь навозная — прекрасное удобрение для народного творчества. Вот сокращенные фольклорные версии смерти Алексея:
Царевич задушен подушками в присутствии Петра. Царевич отравлен, поэтому мучился до вечера. Петр лично забил Алексея дубиной еще накануне, в гарнизон подложили труп. Петр запорол Алексея кнутом насмерть по подначке Екатерины и в ее присутствии. Екатерина заговорила Алексея насмерть. Заговор происходил в компании чухонских ведьм-прачек и состоял в прочтении заклинаний над стираемой в реке сорочкой царевича. Царь сам царевичу голову отсек.
Вы замечали, дорогие читатели, что, когда дочитываешь интересную книгу, то как-то заранее ощущаешь ее конец. Простите за двусмысленность, но конец этот не только прощупывается в тонком остатке страниц, но и сквозит в ускоренном повествовании, каком-то легкомысленном отношении автора к деталям, в закругленности фраз, обобщениях. Только что автор дотошно развозил бытовые подробности, сюсюкал над явлениями природы, без конца приводил погодные и кулинарные рецепты, упивался стонами бесконечного и безнадежного романа героини. А вот он уже сообщает, что пролетели двадцать лет, и героиня благополучно скончалась, объевшись грибков на крестинах очередного внука. — Какого еще внука? — Сына дочери. — Откуда дочь? — Оттуда, от мужа — бывшего героя-любовника. — Так что ж, она ему ... досталась-таки? — А куда ж ей было деваться!