Кривич
Шрифт:
– Ха-ха! Да уж взял. Сына нашему Лису, русалка родила. Какая любовь была, позавидовать можно. Вот, только не ужились. И двух лет не прошло, сына оставила и слиняла. Одно слово - нежить, хоть и светлая, чего с нее возьмешь.
– А, еще какие новости? Как воевода поживает?
– Нет воеводы. Уж два года, как в Ирий ушел. А и то хорошо жизнь прожил долгую, а помер всеми уважаемый, на руках у боярина Гордея. Горевали все очень.
Князь Бурташ, следуя стремя в стремя с Цопоном, прислушивался к разговору между давними знакомцами, удивляясь, что старейшина обо всех на Руси знает и его тут тоже почитают. По малолетству он не догадывался, насколько велика
– Сотник Андрей? Небось, тоже женился?
Грусть наползла на лицо Людогора, тоску в его глазах заметил и Цопон.
– Что?
– Нет больше Андрия. Уж пять лет минуло, как в Тавриде погиб.
– Он был воином, Людогор, как мы с тобой. Каждый из нас знает, что может не вернуться из набега, или поляжет защищая порог своего дома.
Цопон мельком посмотрел на князя, слушает ли речи двух воев? Такие разговоры шли на пользу будущему вождю.
Людогор продолжил:
– Пять лет тому, боярин водил дружину в Византийский поход под знаменами князя Святослава. Наши вои теперь покоятся в земле Тавриды, под стенами Доростола, на берегах седого Славуты. При возвращении из похода, ваш князь Куря устроил нам большую подляну. Только наш боярин вывел свою дружину из той задницы, а Святослав погиб.
– Князь Курэй не наш, он вождь другого племени. А боярин Гордей, великий воин. Если бы мои сыновья были живы, я мечтал бы, чтоб они, хоть немного походили на него.
– Вот мы и приехали. Располагай своих соплеменников, дед, а я пошлю гонца к смердам, проживающим в Рыбном, нехай возвращаются в свои избы. Неча им прятаться.
– Людогор, мой князь хотел бы увидеться с боярином Гордеем.
– Почему, нет? Обязательно увидится. Через седмицу нас сменит другая сотня. Вот и поедете с нами.
Уже к вечеру, за околицей Рыбного, развернулся печенежский стан. Уставшие за дорогу люди, поставив шатры и загородившись телегами, провалились в сон, поверив, что вырвались из лап кипчаков, и теперь все будет хорошо. Два десятка русичей поднявшись в седла, ускакали в ночь, направившись произвести вороп в диком поле.
– 3-
Третья неделя пошла на исход, с тех пор как Монзырев послал его на большак, связавший по сухопутью Чернигов с Курском. И то дело, хоть какое-то развлечение. Давно уже Гордеево городище получило статус погоста в северянских землях. Вот только в самом стольном Чернигове, три года назад случился мор, унесший немало жизней. Не стало Светлого князя Черниговского, вымер весь его род, не оставив наследников. Упокоилась и добрая половина дружины. То-ли колдовство, то-ли действительно хвороба, косой прошлись по всему княжеству. Только теперь в стольном граде правил наместник Великого князя Киевского, боярин Везнич Пачеславич, тот еще жук, взял в оборот Монзырева, наездами недопекал, но задачи ставил, присылая нарочного с различными требованиями и приказами. Вот и теперь, приказал разобраться, почему на главном тракте пропадают мелкие караваны купцов, так сказать, бизнесменов средней руки. Поэтому Монзырев и отправил Горбыля осмотреться и если получится, то порешать проблемы. А, что, Сашка был непротив. Захватил десяток юнцов, которым в это лето не более семнадцати весен минуло, да и выехал по утру на пленэр, обкатать молодежь, дать почувствовать свои силы, да вкус кровушки, ежели найдутся романтики большой дороги.
– Батька, дозволь с тобой, - напрашивался Олесь.
– Ты уже сам сотником стал. Куда тебе со мной? Да и дело плевое. Я этих мальчиков, что со мной уйдут, почитай
– То так!
Вот и бороздили Горбылевские хлопцы тракт, сначала в одну, потом в другую сторону. А все-ж, кроме мелких ватаг, способных на что-то большее, чем нападение на едущих на базар смердов сбыть произведенный ими-же товар, крупной "рыбины" будто и небыло. Горбыль сломал голову, что предпринять? Нецензурными словами поминал каждый прожитый на дороге день, отводя душу хотя бы так. Но самое похабное было в том, что слухи об исчезновении людей и купеческих караванов не прекращались. Метания по дорогам ничего не давали. Прямо колдовство какое-то! Ой, стыдно-о!
Уже ночью, когда уставшие за день юнцы позасыпали, к задумчиво сидевшему у костра Сашке подошел Кветан. Сотник всегда учил своих подчиненных думать головой, анализировать ситуации, принимать решения, включая логическое мышление. Ему было невыносимо видеть рядом с собой тупых болванов, способных лишь саблей махать.
– Надумал чего, батька?
– Нет. Не выходит каменный цветок, видно старость подходит. Однажды встану поутру с криком "Здравствуй маразм!". Никто и не удивится. Ну, а ты чего не спишь? Или твое время сторожей стоять?
– Нет, в карауле сейчас Наседа с Хвощем. Я вот о чем подумал. Помнишь, верстах в сорока от Чернигова мы вроде бы следы потасовки зрели? Неподалеку от пересечения дорог.
– Ну?
– Там еще, поросший мхом жига, дорогу кажет.
– Ну, одна на север к смолянам ведет, другая к границе, в Переяславские земли. И, что?
– А, то, батька! Мыслю неподалеку в засаду садиться надобно, неча нам дорогу бороздить туда-обратно.
– О-о, да таких примыкающих дорог, на всем тракте десятки, так что, мне вас у каждой по одному расставить?
– Таких, да не таких. Я у челяди на постоялом дворе узнавал, поблизу от тех мест уже с добрый десяток пропаж было. Одно смуту на ум несет, я на месте потасовки окромя людских, волчьи следы зрел. Може волки опосля наведались, на запах крови приходили? Так днесь зима ушла, в лесах живности много, сытые они нынче. Чего им на дорогу выходить? А, все-ж, решайся на засаду, батька!
– Добро. Иди, ложись, утро вечера мудренее.
– Да и ты б ложился, глухая спень на дворе.
Утром, перекусив остатками еды, выехали, взяв направление на Чернигов. Галопом поскакали по извилистой, довольно широкой дороге, с песчаным грунтом, утоптанным сотнями повозок. Справа и слева тянулся пейзаж густого леса, в котором пространство между деревьями заполнил колючий, высокий кустарник и лещина. Шорох песка под копытами глушил лошадиный топот. Возницы телег, едущих навстречу, издали заметив всадников одетых в кольчуги и шоломы, оружных до зубов, принимали правее, выезжая на обочину, нашаривая, подвигали поближе к себе топоры и мечи, с опаской наблюдали, как вои верхами проходят мимо, спешат по своим делам.
К деревянному, широкому и длинному мосту через Десну, отряд вышел только к средине второго дня, а переправившись, уже версты через три, подъехал к вожделенному перекрестку, где на обочине дороги, ведущей в смоленские земли, лежал огромный, с сединой от поросшего мха, камень, вещающий о дорогах и их направлениях - жига.
Горбыль огляделся. Простора для маневра было мало. Вокруг перекрестка и дорог, уходящих с него, простиралась стена густого леса.
– Кветан, ну и где предлагаешь залечь в засаду?
– спросил у подъехавшего юноши.