Кризис без конца? Крах западного процветания
Шрифт:
Таков бескомпромиссный взгляд на ответственность личности как основу свободного и прогрессивного общества, и, хотя этот вид либертарианства возродился в конце XX столетия, он так и остался течением, поддерживаемым меньшинством. Вместо этого, во всяком случае в состоявшихся капиталистических демократиях, победу одержало государство всеобщего благосостояния с его минимальными нормами социального обеспечения и социальной справедливости, правами человека и социальной демократией. Культура субсидий хотя зачастую и становится мишенью для нападок в периоды жесткой экономии, продолжает существовать, что нередко вызывает недовольство либертарианцев. Обещанному фундаментальному отступлению государства, о котором так много говорят, еще предстоит материализоваться. Это стало одним из ключевых противоречий в самом сердце неолиберального порядка.
Системный подход к управлению кризисом, скорее, присущ этатизму и чаще ассоциируется с капитализмом, построенным на развитии не рынка, а производства, где внедрение технологических инноваций и распространение технологий в масштабах мировой экономики выступают в роли главной движущей силы развития современной экономики.
Крах 2008 г. показал, что проблемы финансового сектора состояли в отсутствии должного регулирования и управления. Приоритетной стала задача обеспечения управления финансами, требующего ликвидации банков там, где это необходимо, внедрения новой культуры и новых форм ведения банковского дела, отвечающих интересам реальной экономики. Финансовый сектор на протяжении многих лет считается вечной проблемой современного капитализма. Он является неотъемлемой частью современной экономики, но без жесткого контроля и подчинения потребностям промышленности и развития новых технологий он превращается в разрушительный и потенциально очень вредоносный фактор экономического развития. Свобода, предоставленная финансовому сектору в ряде крупных стран, начиная с 1980-х годов является болезнью экономики, лечение которой постоянно требует денег и которую необходимо побороть, вновь сосредоточив внимание на реальной экономике и производстве [Mazzucato, 2013].
Существует вариант технократического подхода, который в большей степени одобряет возобновление акцента на рынках, и его влияние возросло после крушения кейнсианского порядка. В нем делается особый упор на внедрении новых технологий как главного фактора экономического роста, а роли государства в планировании и управлении производством отводится меньшее значение. Государство должно обеспечить максимально возможную гибкость рынков, в частности рынка труда, чтобы стимулировать инвестиции со стороны фирм [Crafts, 2012]. При этом требуется устранение таких препятствий на пути бесперебойной деятельности рынков, как практика создания барьеров и ограничения свободного перемещения товаров и рабочей силы. Что касается прямых инвестиций правительства, то они могут быть направлены в сферу образования, с тем чтобы помочь работникам овладеть навыками, которые дадут им возможность получить работу, и чтобы устранить узкие места на рынке труда. Гибкость рынка позволит максимизировать экономический рост и гарантировать, что экономика будет расти настолько быстро, насколько она способна. С этой точки зрения после 2008 г. возникла проблема, связанная с тем, что в условиях экономической неопределенности стало сложнее проводить дальнейшую либерализацию рынков. Более того, возросли требования к повышению уровня жизни за счет увеличения минимального размера оплаты труда или замораживания цен на определенные виды товаров. Сторонники гибкого рынка цепляются за существующую парадигму, утверждая, что финансовый кризис не привел к изменениям в неолиберальной экономической политике со стороны предложения и что экономика требует еще большей приватизации, дальнейшего развития рыночных отношений и отмены мер регулирования.
Кризис как управление рисками
Все большее значение в управлении кризисами приобретает оценка риска. В ее основе – коренное отличие риска от неопределенности [Knight, 1964; Найт, 2003; Bernstein, 1996; Бернстайн, 2008]. Управление рисками имеет дело с вероятностями, и во многих направлениях практической деятельности, например в страховании, разработаны способы очень точного расчета риска. Примером могут служить актуарные таблицы. Оценка риска теперь стала стандартной процедурой в работе самых различных организаций, а режимы управления рисками значительно отличаются друг от друга с точки зрения сложности и комплексности [Hood, 2001]. Управление рисками представляет собой попытку построить прогноз на будущее и показать людям более определенную картину развития дальнейших событий. Однако не все виды неопределенности можно снизить таким образом. Риск можно рассчитать, а настоящую неопределенность – нет. Модели, которыми пользовались финансовые трейдеры и регуляторы во время финансового бума, вполне подходили для измерения определенных рисков, но были совершенно бесполезны в случаях, когда имела место значительная неопределенность, связанная с финансовой деятельностью [Haldane, 2012]. Системный риск,
За последние десятилетия сложилась разветвленная система управления рисками и ценообразованием, вобравшая в себя лучшие достижения специалистов в области математики и финансов, дополненные передовыми достижениями в области компьютерной и коммуникационной технологий. Нобелевской премией было отмечено открытие модели ценообразования, во многом определившей развитие рынка деривативов. Современная парадигма управления рисками господствовала на протяжении десятилетий. Однако вся эта интеллектуальная конструкция рухнула летом прошлого года [Greenspan, 2008].
Измерение рисков составляет важную часть кризисного управления, но сложность устройства международного рыночного порядка росла быстрее, чем способность моделей регуляторов или трейдеров понять ее.
Кризис как смена политических парадигм
Государственная политика определяет политическую реакцию на кризис. В условиях устойчивого режима политика проводится в рамках относительно неизменного набора целей, допущений, параметров и инструментов, которые, вместе взятые, и составляют политическую парадигму. Если верно, что реакция на кризис может вызвать коренные перемены, то одним из способов понять смысл этих перемен будет рассмотрение изменения политических парадигм. Аналитику важно отделять заявления политических деятелей, которые могут преувеличивать значение происходящих перемен, от свидетельств, действительно подтверждающих произошедшие изменения. Одно из наиболее авторитетных объяснений того, каким образом происходит смена политических парадигм, было предложено Питером Холлом, который проводит различие между изменениями первого, второго и третьего порядков. К изменениям первого порядка относятся перемены в параметрах политических инструментов, хотя цели политики и сами инструменты остаются прежними. При изменениях второго порядка происходит смена как самих инструментов, так и их параметров. Изменения третьего порядка ведут к полной замене инструментов, их параметров и политических целей. Лишь при изменениях третьего порядка, утверждает Холл, можно говорить о смене парадигмы [Hall, 1993].
Холл применил этот подход в отношении перехода от кейнсианства к монетаризму. Смена инструментов и параметров политического режима, вызванная провалом политики или в ответ на чрезвычайные ситуации, происходит достаточно часто. Изменения, связанные с допущениями и целями политики, имеют место намного реже и выходят за рамки кризисного управления: здесь требуется перегруппировка сил и переосмысление базовых допущений, что ведет к становлению новой политики по отдельным направлениям, даже если при этом сохраняются многие другие элементы [Kaletsky, 2010]. Настоящая смена парадигмы в политической экономии происходит лишь в случае проведения коренных изменений на всех уровнях, включая международный и национальный рыночный порядок. Здесь всегда присутствует некая преемственность: изменяются не все элементы, и не все они изменяются одновременно. Многие изменения происходят постепенно и приобретают практическое значение задолго до того, как будут признаны в качестве новых направлений.
Язык политических парадигм напоминает нам о том, что кризисы признаются таковыми посредством дискурса. И изменение того, как мы определяем ситуации, влечет за собой совсем другую ответную реакцию и другое понимание. С точки зрения дискурса кризисы отличаются от неподвластных человеку природных катастроф. Они социально конструируются посредством языка и дискурса и потому не существуют в объективном измеримом смысле. Они всегда конструируются из определенных интерпретаций и убеждений. Отсюда следует, что не может существовать единого взгляда на кризис: их всегда много, как много и участников с различными интересами, знаниями и убеждениями. Кризис существует тогда, когда достаточное количество людей верит в его существование и действует, исходя из этого убеждения [Hay, 2011].
Следовательно, кризисы конструируются из множества различных дискурсов, каждый из которых может подчеркивать их различные аспекты, приписывать им разные причины и отстаивать различные реакции на одно и то же событие. Тот или иной дискурс в определении кризиса становится доминирующим не только в силу своей убедительности, способности заставить взглянуть на кризис именно с предлагаемой точки зрения, но и потому, что ему удается обеспечить легитимацию определенного образа действий. В подавляющем большинстве случаев это означает, что кризис определяется дискурсом, который доминировал до того, как кризис случился, и остался доминирующим после кризиса. То, каким образом определяется кризис и какой ответ на кризис получает одобрение, служит подтверждением существующих структур власти [Blyth, 2013].