Кризис человечества. Выживет ли Россия в нерусской смуте ?
Шрифт:
Поразительно, но мы, похоже, не заметили, что уже почти два десятка лет назад глобализация отменила это правило. И сегодня возможности социального подъема людей, занимающихся именно получением и освоением новых знаний, хотя в разных обществах и различны, но даже там, где в целом высоки, все равно достаточно ограничены.
Они не могут стать ни Сахаровыми и Ландау, с личными мнениями которых приходилось считаться генсекам, ни Беллами и Эдисонами, ставшими богатыми символами своего времени. Человеческая деятельность стала настолько специализированной, что достижение социального успеха отвлекает слишком много сил и времени и превратилось в отдельное самостоятельное занятие,
Фундаментальная причина этого (разумеется, помимо упомянутой выше дезорганизации человеческого сознания из-за превращения его в объект массового хаотического воздействия) — резкая интенсификация коммуникаций, связанная с глобализацией: вы либо постигаете истину, либо реализуете уже постигнутое кем-то помимо вас, переводя его в материальные либо социальные ценности. Это два разных вида деятельности, и успешно совмещать их крайне сложно; немногие исключения, как обычно, лишь подчеркивают правило.
Наука как самоотверженное постижение истины переродилась в обслуживание общественных интересов при помощи сложнейшим образом построенных ритуалов и неформальных, но от этого не менее циничных и пренебрегающих познанием мира согласований. Это необходимо, но это не является инструментом технологического прогресса. И несмотря на активное освоение существующих технологий, в том числе влияющих на общественные отношения (Интернет, мобильная связь), уникальность глобализации проявилась еще и в практическом прекращении появления качественно новых технологических принципов, то есть в остановке технологического прогресса.
Это вызвано многими факторами, которые будут разобраны ниже, но один из них — изменение механизмов социального успеха. Его достижение в условиях упрощения коммуникаций и резкого роста их масштабов требует прежде всего грамотной социальной коммуникации, умения правильно вращаться в правильно выбранных сообществах, — а поиск истины как таковой лишь отвлекает, отнимает время и силы у этого ключевого занятия.
В результате происходит жесткий отбор: кто-то специализируется на постижении знаний, кто-то — на достижении социального успеха, которое не требует теперь даже простого паразитирования на добываемых кем-то знаниях. Подобная специализация слишком глубока — она отнимает у человека, являющегося по природе относительно универсальным существом, слишком много человеческого.
С другой стороны, мы видим, что знание усложнилось и специализировалось настолько, что процесс его получения и даже усвоения требует от человека слишком больших усилий, практически несовместимых с существенным повышением его социального статуса. Грубо говоря, вы тратите время либо на успех в обществе, либо на получение новых знаний. И на то и на другое одновременно по вполне объективным причинам более не хватает ни времени, ни сил.
Ситуация усугубляется изменением основной функции образования, в том числе и высшего. В силу растущей десоциализации (технологические причины которой описаны выше) ею, как в XIX веке и как в массовом образовании XX века, становится обеспечение покорности, социальный контроль за основной массой населения развитых обществ.
Даже в науке произошло четкое разделение на администраторов, управляющих ресурсами и направляющих исследования, и самих исследователей, непосредственно пытающихся получать новые знания.
В результате знание, наука становятся социально малозначимыми, а подготовка решений, в том числе важнейших государственных, все больше основывается на эмоциях и предрассудках, а не на фактах.
Буквально на наших глазах в последние пятнадцать лет наука трансформировалась
Во всем мире официальная наука превратилась в сложный административный организм, даже в новый социальный уклад — не менее важный для национальных самосознаний, чем социальный уклад французских крестьян в 50-70-е годы XX века, — но в большинстве случаев еще менее полезный.
При этом фундаментальная наука, будучи задушенной или вульгаризированной, больше не восстанавливается. Фундаментальная наука, задушенная Гитлером за длительность и непредсказуемость результата, так и не возродилась в (послевоенной) Германии, несмотря на титанические усилия. После физического вымирания еще уцелевших ученых (не путать с администраторами от науки) погибнет и русская наука времен СССР. И в мире останутся только фундаментальная наука США и отдельные школы, действующие в Великобритании, — маловато для продвижения человечества и вдобавок слишком легко блокируемо глобальными монополиями, далеко не всегда заинтересованными в технологическом прогрессе.
Кризис науки маскирует собой поистине чудовищный факт: наука как таковая перестала быть главной производительной силой. Это шокирует, но это так. Причина проста и фундаментальна: как было показано выше, с началом глобализации (и именно это, а не емс-сообщения и порносайты сделало глобализацию вехой в истории) человечество перенесло центр приложения своих сил с изменения мира на изменение самого себя — в первую очередь, своего собственного сознания.
Предметом труда, подлежащим изменению, все меньше становится окружающий мир и все больше — человеческое сознание. Соответственно, и производство во все большей степени — изготовление уже не материальных предметов или как переходного этапа услуг, но создание и поддержание определенных, в той или иной степени заранее заданных состояний человеческого сознания.
Чтобы менять мир (в том числе и социальную его составляющую), надо было его знать — и наука, обеспечивавшая это знание, была важнейшим инструментом человечества.
Но сегодня надо менять уже не весь мир, но его относительно небольшую и отнюдь не всеобъемлющую часть — самого человека. Причем на современном этапе пока еще даже не всего человека, а лишь его сознание. И соответственно, сфера первоочередной значимости резко сжалась с науки, изучающей все сущее, до относительно узкого круга людей, изучающих человеческое сознание и методы работы с ним.
Специфика предмета (объектом изучения является сам инструмент этого изучения — сознание человека), с одной стороны, в силу огромного числа запутанных обратных связей затрудняет научное его познание, а с другой — позволяет действовать на основе интуиции и ощущений. В результате среди работающих с человеческим сознанием слишком мало ученых и слишком много узких практиков, ограниченных своей профессиональной ориентацией на достижение конкретного результата. При этом их способности в познании ограничены не только узко практической направленностью их деятельности, но и направленностью последней в том числе и на их собственное сознание, которое непрерывно трансформируется в соответствии с текущими управленческими и производственными процессами, но отнюдь не в соответствии с объективной истиной, лежащей, как правило, далеко за рамками этих процессов.