Крокодил или война между добром и злом, случившаяся в царствование Людовика XV
Шрифт:
«Чувствую, что ухожу. Провидение меня призывает – я готов. Семена, которые я постарался посеять, дадут плоды. Завтра я еду в сельскую местность, во владения одного своего друга. Благодарю небеса, что они не отказали мне в последней услуге, о которой я просил» [Gence 1824: 15].
Смерти Сен-Мартен не боялся, так как рассматривал её в качестве освобождения от уз «астрального мира», ставших «тюрьмой» человека после грехопадения:
«Надежда на смерть – это утешение моей жизни, потому я хотел бы, чтобы никогда не говорили люди: “иная жизнь”. Ведь жизнь есть только одна (то есть та единственная настоящая, которая и начинается с физической смертью – М. Ф.)» [MP № 109].
Похоже, он верил в подобие реинкарнации для душ, привязавшихся к земной жизни (безмерное
«Так печально бы было это для человека – пройти через все жизненные невзгоды, и вновь быть обречённым начинать всё сначала. Вот участь тех, кто думает, что они на Земле на своём месте. Ведь кто силён духом настолько, чтобы этой грязи коснуться и не замараться? Вот вся суть моего учения» [MP № 160].
Он даже шутил, что не верит в духов, возвращающихся в земной мир (фр. revenans, то есть призраков), ибо для него не существует даже уходящих (s’en allans). Ведь «вопреки нашей земной смерти, души [23] наши в действительности никуда и не уходят – то, к чему они страстно привязаны (leur affection) полностью определяет их местоположение» [MP. № 553]. Признание Сен-Мартена в том, что он смерть «боготворит» (j’adore la mort) [MP. № 952] показательно:
23
Букв: «духи наши». Сен-Мартен был не очень далёк от кардековского деления души и духа [Фиалко 2018а: 81]. Для него душа находится «ниже» духа, будучи более телесной, «астральной» и близкой земной индивидуальности (ср. пассажи [MP. № 376, 789] касательно учения Сведенборга).
«Главное желание, которое у меня было в земной обители – это больше на ней не находиться, столь ясно я чувствовал, сколь же чуждым был человек в этом презренном (bas) мире, сколь он здесь не на своём месте» [MP. № 990].
Смерть для Сен-Мартена – это не антоним, а синоним бессмертия, освобождения от власти времени. Образ вечности его преследовал неотступно как тень:
«Стремительней, чем когда-либо, настигает меня теперь моя вечность (Mon 'eternit'e me talonne aujourd'hui plus que jamais)» [24] [MP. № 741].
24
Предпочтительнее более вольный перевод: «Моя вечность сегодня в ударе – уже наступает мне на пятки».
В последние годы жизни он повторял своё четверостишие:
«Ну, что душа моя, ты знаешь, почему устала?Всё потому, что сил моих лишь только – мало.Но если утолю я жажду в океане вечном,Без устали трудясь, всегда буду беспечным» [MP № 1056].Впрочем, он никогда не относился сочувственно к самоубийству, проводя различие между умением себя убить (scavoir se faire tuer) и умереть (scavoir mourir). Если в первом помощник – эмоции и чувства, то во втором – мудрость и истина. Если первому людей наущает смещение с верной позиции (transposition) их душевных способностей, то второму – «естественный порядок» этих внутренних свойств [MP. № 253]. Столь же чужд был Сен-Мартен и эстетизации смерти, вспоминая о том, кто «безумно ли или умудрённо» желал смерти, но только при условии, что сам останется в живых: «Приятна сама смерть, а не то, как именно она приходит» (La mort est douce, mais non son mode) [MP. № 511].
Сен-Мартен был ценителем красот природы, но особенно любил деревеньку Ольнэ в пригороде Парижа Шатнэ-Малябри [25] . Её пейзаж «мне казался приятным настолько, насколько в моём
25
Не стоит путать деревню Ольнэ (Aulnay) в юго-западном пригороде Парижа Шатнэ-Малябри (Ch^atenay-Malabry) с коммуной Ольнэсу-Буа (Aulnay-sous-Bois), северо-восточным пригородом Парижа.
«Бедный Сен-Мартен! Приехал проведать нас в Ольнэ. Прибыл в три часа [дня]. Пошёл спать в десять, чувствуя себя вполне неплохо. А в одиннадцать его уже не было в живых» [Amadou 1960: 304].
Спешно вызванный врач, записавший обстоятельства кончины Сен-Мартена со слов Ленуа-Ляроша, в свидетельстве о смерти в качестве непосредственной её причины указал тромбоэмболию лёгочной артерии ('epanchement dans la poitrine). Амаду на основе анализа свидетельства говорит об апоплексическом ударе, ишемическом инсульте (ictus), то есть разрыве сосуда не в лёгких, а в мозгу [Amadou 1960: 292–293]. Хотя Жанс и указывает, что Сен-Мартен умер 13 октября [Gence 1824: 15] (эта дата стала с тех пор общепринятой), видимо, всё произошло вечером 14 октября 1803 г. [Amadou 1960: 290, 302–303].
Можно сказать, что Сен-Мартена был верен себе и после кончины – смерть его прошла для большинства современников не более приметно, чем жизнь. В воскресном номере консервативного «Журналь де Деба» за 6 ноября 1803 г. можно найти в разделе новостей небольшую заметку [Journal de D'ebats 1803: 3], сообщающую:
«Господин Сен-Мартен, основавший в немецкой земле одно религиозное движение, известное, известную под названием "Мартинисты”, недавно скончался в Ольнэ, вблизи Парижа, в доме сенатора Ленуа-Ляроша. Определённую известность он приобрёл своими странными взглядами, привязанностью к мечтаниям иллюминатов и не поддающейся пониманию книгой ”О заблуждениях и истине”».
Читатель на основании изложенного сможет сам судить, что из этого «некролога» и насколько является правдой.
Слава никогда не была целью его:
«Я захотел делать добро, но не делать шума, потому что почуял: шум добра не делает, а добро – шума» [MP. № 740].
Это было связано не со «скромностью», а с презрением к миру:
«Хочешь продвинуться немного по пути премудрости и истины, человече? Тогда на эту стезю вступай, только весь мир в каком-то роде раздавив ногтем как клопа» [MP № 651].
То, что был на свете много лишён, его не беспокоило:
«Всю жизнь судьба только и делала, что скоблила меня как репку, опасаясь, как бы не обрёл я в предметах мира сего опору – они на самом деле не более, чем шелуха» [MP № 143].
Это очищение для него было плодом действия божественного Провидения:
«В божьих руках я был как дичь перед лицом охотника. То он заставлял меня кидаться в одну сторону, то в другую. По бокам от пути моего он ставил или препятствия, дабы не дать мне свалиться, или же ямы, чтобы не дать мне свернуть с прямого пути, по которому желал он, чтобы я шёл, и в конце которого хотел меня поймать» [MP № 68].
Во время путешествия в Англию в 1787 г. Сен-Мартен увидел старого прорицателя по имени Бест, читавшего незнакомым людям строчки из Библии. Увидев Сен-Мартена, он сказал: «He threw the world behind him», а затем процитировал по-латыни: «воззови ко Мне – и Я отвечу тебе, покажу тебе великое и недоступное, чего ты не знаешь» (Иер. 33:3). Людей Сен-Мартен вообще не жаловал, сравнивая их с балованными детьми [MP. № 719], которые всё время возятся со своими куклами, имея в виду их заботы о «бренном» теле [MP. № 317]: