Кроличий ад

Шёл сильный ливень. Где-то вдали глухо гудела минорная симфония. Не происходило на этом свете ничего более монотонного, неподвижного и унывающего в этот момент.

Он стоял уже довольно долгое время на этом месте. Ни один мускул его тела

не двигался. Ему было безразлично на то, что он уже промок до ниточки. Он мог стоять так неделями, месяцами, ведь ему самому не было известно, что могло привлечь его внимание.

Он смотрел на могильный камень с надписью: “Алексей Сергеевич Бродин”, под нею были написаны годы жизни. Он думал: «Пропал… От него не осталось ни одного следа, ни одного вещественного доказательства его существования… Он просто-напросто пропал…».

Часом ранее здесь стояло пять человек, поникшие процессией. Среди них была одна девушка, которая, казалось, находилась тут не в первый раз. Когда все ушли, забыв о виновнике сего «торжества», пришёл он и остался наедине с могилой пропащего.

Наставник потерял своего ученика.

В это раннее утро солнце уже освещало позолотевшие деревья в парках Ахагельска. Уже открылись детские сады и школы, в которые шли малыши и школьники со своими родителями, магазины, театры, музеи, спорткомплексы, в которые массами направлялись парочки, взявшие выходной на работе. Волны бегали по грязным и заброшенным мусором берегам, а у причала тускло поблёскивал своими грозными мачтами большой ракетный катер «Путник».

Николай Денисович Мастеров, командир «Путника» в звании капитан-лейтенант, готовился к отплытию в Наян-Мал. «Запасов хватит на одну неделю, учитывая экипаж в сорок человек. Надо поторопить погрузчиков с боеприпасами» – подумал он, смотря на скрывающееся за облаками солнце.

Мастерову было тридцать пять лет. Находясь на корабле, он надевал лакированные чёрные туфли, форменные шерстяные брюки, рубашку, китель, штормовую куртку и белую фуражку. Лицо Мастерова было покрыто колючей щетиной и украшено маленьким вертикальным шрамом под левым глазом. Но самая главная внешняя черта, которая явно отличала его от других людей – пустой, вечно невозмутимый взгляд. Что бы ни происходило, он не улыбался, не грустил, не злился, не кривился. Это было похоже на то, будто он носит театральную маску с одним и тем же выражением лица, поэтому лишь интонация голоса могла выдать эмоции Мастерова.

Николай вышел из капитанского мостика, прошёлся по катеру, минуя драящих палубу матросов, и спустился по трапу на пирс. Чайки жалобно кричали, словно вещали о надвигающейся беде. Утренняя дымка над водой закрывала собой горизонт, словно завеса, за которой был виден лишь силуэт только что отплывшего грузового судна. На пирсе жизнь только начиналась в этот час: вот вдали нарисовался взвод матросов в голом торсе, которые были на утренней пробежке, вот подъехал грузовик со свежим хлебом.

Светлые как

солнце волосы. Развевающийся платок. Сама невинность. Мастерову не показалось. Изумрудные ока! Развевающийся платок…

К Мастерову бежала Валентина Юрьевна Кидова – молодая медсестра, которая однажды спасла ему жизнь на передовой. В том сражении Николай получил тяжёлое ранение, но Кидова вовремя оттащила его с линии огня. Тот тогда сказал ей знаменитую на всех войнах фразу: «Буду должен».

С Кидовой была стройная девочка с небольшим заводным мишкой в руках, которая так привлекла внимание командира катера, хотя она не привлекала внимание Кидовой, та даже смотрела с небольшим пренебрежением на это чадо.

– Коля, надо поговорить. Времени нет. Ходят слухи, что Синие планируют массовую высадку в ближайших районах. – нервно заговорила Кидова – Вероятнее, скоро они будут уже тут – и, оглянувшись, сказала – возьми Лизу, а? Вчера снаряд попал в соседний дом. Захожу – все мертвы, кроме неё… Ей всего тринадцать… Я на фронте, а она что?

– Валентина Юрьевна, как ваше здоровье? – попытался улыбнуться Мастеров – Боже, мы же последний раз виделись в госпитале… тогда… – и задумался.

Кидова понимающе кивнула и стала ожидать ответа на свою просьбу.

– Значит, девочку вашу надо забрать? Вы знаете, что вы отдаёте её на произвол судьбы? Что, если моё ведро продырявят? – Мастеров кивнул в сторону своего катера.

– Коля, все дороги и пути здесь либо разбомблены, либо заняты конвоями. Отказываются эвакуировать! Представляешь? Я слышала, вы отплываете в Наян-Мал? У меня там родственница живёт, ей можешь и передать на руки эту девчонку. Да, если не оставить её на верную смерть, то только на произвол судьбы.

– Юрьевна, ей тринадцать лет!

– Да я тут никого не знаю!

Мастеров посмотрел на Лизу. «Неужели она так легкомысленно отдаёт мне её на попечение?» – подумал он – «Новый член экипажа?». Мастеров был в замешательстве.

– Пожалуйста… – Кидова показала Мастерову хлебные карточки.

Тот холодно посмотрел на них и сказал:

– Хорошо, но… оставьте их себе. Раз уж я обещал вам отплатить за то…

– Пообещай, – умоляюще перебила Кидова – что, если она не останется с тобой, то будет в надёжных руках!

Ветер начал дуть сильнее. Море бушевало, и ракетный катер покачивался, словно пытался вырваться на выполнение очередной боевой задачи. Лиза поправила платок, обмотанный вокруг шеи.

Мастеров в ответ молча зашёл на «Путник», а спустя минуту вернулся обратно и нахлобучил на голову Лизы чёрную бескозырку так, что та сидела на её макушке набекрень. На ленточке было написано: «Северный флот».

Кидова бросилась в объятья к Мастерову и крепко прижалась к нему.

– Будь здоров… – прошептала она в ухо Николаю и побежала прочь.

«Странная она. Даже с девчонкой не попрощалась» – подумал Мастеров.

– Ну что ж – сказал он Лизе, повернувшись лицом к своему судёнышку – добро пожаловать на борт большого ракетного катера «Путник».