Кролик разбогател
Шрифт:
— О-о! Ты говорил об этом с мамашей Спрингер?
— Ну не совсем в тот момент — она ведь была там с тобой и с мамой, — но я знаю, она хочет, чтобы я включился в работу в магазине, тогда это будет уже третье поколение и всякая такая штука.
Гарри кивает: Бесси будет поддерживать малого — они ведь оба темноглазые Спрингеры.
— О'кей, особой беды я не вижу. Так сколько же ты заплатил за этот драндулет?
— Он просил четыре девятьсот, но я выторговал у него за четыре двести.
— Бог ты мой, это же намного больше, чем по прейскуранту.
— Конечно, я знаю, пап, что такое этот чертов прейскурант. Дело в том, что спортивные машины идут не по цене прейскуранта, они как антиквариат: их на свете столько-то и больше не будет.
— Ты заплатил четыре двести за «триумф» семьдесят шестого года, когда новый стоит шесть тысяч. Сколько миль она прошла?
— На ней ездила девушка, а они не загоняют машины.
— Зависит от того, какая девушка. Я вижу на дороге по-настоящему наглых девчонок. Так сколько, ты говоришь, миль она прошла?
— Ну, в общем, трудно сказать. Этот парень, что уехал на Аляску, пытался что-то сделать под приборной доской и, по-моему, не знал...
— О-хо-хо! О'кей, посмотрим, не удастся ли нам сбыть ее по оптовой цене и списать как эксперимент. Завтра я позвоню Хорнбергеру, он еще торгует этими «триумфами» и «МГ», может, он не в службу, а в дружбу избавит нас от нее.
Гарри вдруг понимает, почему короткая стрижка Нельсона не дает ему покоя: так мальчишка выглядел в средней школе до того, как в конце шестидесятых все пошло наперекосяк, и вид сына напоминает ему об этом. Он тогда еще не знал, что будет маленьким, и хотел стать подающим в бейсболе, поэтому все лето ходил в кепи, отчего волосы над узким веснушчатым лицом были всегда примяты. И вот сейчас этот костюм и галстук, совсем как то бейсбольное кепи, выглядят символом напрасных надежд. Глаза у Нельсона заблестели, точно у него вот-вот потекут слезы.
— Избавит нас от нее по себестоимости? Пап, я же знаю, что мы можем ее продать и выручить на этом тысячу. И потом, у нас еще две таких.
— Еще два «триумфа»?
— Еще две спортивные машины там, сзади. — Теперь парень уже изрядно напуган: он так побелел, что веки и уши его кажутся ярко-красными.
Кролик тоже напуган: не нужны ему эти машины; но ситуация уже неуправляемая — теперь парень вынужден показать их ему, а он вынужден как-то реагировать. Они проходят по коридорчику мимо отдела запасных частей; Нельсон шагает впереди и снимает с доски рядом с металлической дверью связку ключей; затем они выходят в огромный пустой гараж, где по воскресеньям стоит гулкая тишина, — этакий голый, перерезанный незаделанными балками танцзал, пропитанный теплым добротным запахом смазочных масел и ацетилена. Нельсон отключает сигнализацию и отодвигает засов на задней двери. Они снова на воздухе. Далеко за рекой — Бруэр, виден верх высокого здания суда с бетонным орлом, что торчит над зарослями сорняков, чертополоха и лаконоса в дальнем конце площадки, где никто не бывает. Эта пустующая часть площадки больше, чем следовало.
Своеобразным островом стоят отдельно на асфальте две спортивные машины американских марок, снятых с производства: «меркури-кугар» семьдесят второго года — верх у него рваный кремовый, а корпус — цвета густой бледной пены, именуемого нильским зеленым, и «Олдс-Дельта 88 Руайял» семьдесят четвертого года, багрово-красного цвета, каким женщины в пору увлечения шпионскими фильмами красили ногти. Гарри вынужден признать, что это доблестные старые машины — все это олово и аэродинамика мчались по Главной улице в полнолуние с вжатой в пол старой педалью скорости. И он говорит:
— Эти поставлены на комиссию или как? Я хочу сказать, ты за них еще не платил? — Он чувствует, что и не следовало говорить.
— Они куплены, пап. Они — наши.
— Мои?
— Не твои, они принадлежат компании.
— А это, черт побери, как ты обтяпал?
— Что значит — обтяпал? Попросил Милдред Крауст выписать чеки, а Чарли сказал ей, что все о'кей.
— Чарли сказал — о'кей?
— Он считал, что мы обо всем договорились. Пап, прекрати. Не такая уж это большая закупка. Ведь вся идея нашего предприятия — верно? — в том, чтобы покупать машины и продавать их с выгодой?
— Но не эти дурацкие машины. Во сколько же они обошлись?
— Могу поклясться, мы заработаем шесть-семь сотен на «меркури», а на «олдс-дельте» еще больше. Какой же ты отсталый, папа. Ведь это же всего только деньги. Имел же я право принимать ответственные решения хоть в какой-то мере, пока тебя не было, или нет?
— Сколько?
— Сколько в точности — не помню. Одна машина что-то около двух тысяч, а другая — она стояла у одного торговца около Поттсвилла, его знает Билли, и я подумал, что надо нам иметь какой-то выбор, так что мне пришлось заплатить за нее две с половиной.
— Значит, две тысячи пятьсот долларов.
Медленно повторяя эти цифры, он почувствовал себя лучше — все-таки позлорадствовал. Если он чего-то недодал Нельсону, сейчас сын взял свое сполна. И Гарри снова принимается за старое:
— Значит, выложил две тысячи пятьсот полноценных американских...
Мальчишка чуть не кричит:
— Мы их вернем, обещаю тебе! Это же как антиквариат, как золото! На этом, пап, нельзя потерять.
Гарри не может удержаться, чтобы не добавить:
— Четыре тысячи двести — за эту штамповку «триумф», четыре тысячи пятьсот...
Мальчишка молит:
— Предоставь мне действовать самому — я все сделаю. Я уже поместил объявление в газете — через две недели они уйдут. Обещаю тебе.
— Ты обещаешь! Через две недели ты будешь в колледже.
— Нет, пап. Не буду.
— Не будешь?
— Я хочу уйти из Кента, остаться здесь и работать. — Лицо испуганное, исступленное — такое белое, что веснушки резче выступают на коже и пестрят, как мушки на стекле.
— Господи, только этого мне не хватало, — вздыхает Гарри.