Кроссовки для Золушки

Рябинина Татьяна

– Все? – глупо спросила я.

– Все, - усталым голосом подтвердил Димка.

Я надела кроссовки, вышла и села на лавочку, дожидаясь, когда он все приберет и закроет храм. Набежали тучи, подул холодный ветер. Я зябко поежилась и обхватила себя руками, жалея, что не взяла кофту.

– Катя, - тихонько позвали кроссовки.

– Что? – я чувствовала себя разбитой, если не сказать выпотрошенной, разговаривать не хотелось. Все равно ведь ничего не вышло.

– Кать, я, кажется, начинаю что-то вспоминать.

– И что же именно? –

спросил подошедший Димка, усаживаясь рядом со мной.

– Я действительно был… или была? Ладно, пусть был. Так вот, я действительно был человеком. Наверно, все-таки мужчиной. Во всяком случае мне было приятно, когда Катя меня поцеловала.

– Это еще не показатель, - возразила я.

– Катерина! – возмутился Димка, не выносящий однополую тематику .

– Я помню, что меня усыпили. Но вот кто? И где? Это было вино, и что-то такое в вине, с горьковатым привкусом. Я уснул. И проснулся уже… Да, в коробке. Было темно и тесно, и я не чувствовал рук и ног. И подумал, что меня похоронили заживо. А потом… Нет, этого не описать, - кроссовки очень по-человечески всхлипнули. – Когда я понял, что я кроссовки… И ты надела меня на ноги… - они снова издали полувздох-полувсхип.

– Значит, вы точно не помните, мужчина вы или женщина, - уточнил Димка. – Может, что-то еще? Возраст, занятие, адрес?

– Нет. К сожалению, нет. Но я точно не был ребенком. Вернее, когда-то я им, разумеется, был, но давно. И я не старый человек. А жил я в Питере, хотя и в других городах бывал часто. Чем занимался? Нет, не помню. Но бедным не был, это точно.

– Может, в этом все и дело? – вслух подумала я, ни к кому конкретно не обращаясь.

– Может, - согласились кроссовки. – Лучше бы просто убили, чем так…

– Как знать, - не согласился Димка. – Ладно, а родственники, друзья?

– Да, у меня были и родственники, и друзья. Но…

– Понятно, - я потуже завязала шнурок. – Были, но ты никого не помнишь.

– Зато я вспомнил одну очень важную вещь. Я спал, но все-таки кое-что слышал. Вот это я и вспомнил. Если кто-то купит меня у колдуна и узнает мое имя, чары развеются.

– Постой! – вскочила я. – Я ведь тебя купила. Но зачем колдун тебя продал? Это же совершенно нелогично.

– Не знаю. Но факт, что ты заплатила за меня деньги, теперь я твоя собственность.

– Миленько. Вот уж никогда не думала, что доведется стать рабовладелицей. А что имя? Сейчас возьмем календарь и прочитаем подряд все имена, мужские и женские.

– Нет, Катя, - возразили кроссовки. – Ничего не выйдет. Ты не просто должна случайно угадать имя, а узнать, какое имя дано именно мне при крещении.

– Значит, ты крещеный. Или крещеная, - обрадовалась я. – Ну да, раз просфорки вкушал.

– Я крестился взрослым. Здесь, в Питере. Лет десять назад. Это я точно помню. Большой голубой храм. Голубой с белым. Золотые купола. А рядом – речка. Или канал.

– Да это же Никольский собор! – я завопила так, что из сторожки выглянул и

снова спрятался сторож. – Ведь должны же быть записи о крещении! Мы можем попросить их, выписать взрослых…

– Катя, остынь! – осадил меня Димка. – Это до восемнадцатого года в храмах метрические книги вели. Ну, может, в советские времена кое-где, для определенных органов, не знаю. А сейчас обычно записывают только имя крещаемого да еще, если присутствует, имя матери для очистительной молитвы. Если где-то не так, то это сугубо частная инициатива. Узнать-то можно, но особо губу не раскатывай. Значит, все-таки не бес, - он задумчиво накручивал на палец длинную прядь волос, в которой блеснула седина.

– А ты: «выбросить, выбросить»! Все-таки помогла отчитка. Послушай, - я дернула правую кроссовку за шнурок, - давай тебе пока временное имя придумаем. Надо же к тебе как-то обращаться.

– Зовите меня Кросс, - предложили кроссовки. – Звучит почти как «босс».

– И вполне по-христиански 1, - одобрил Димка. – Ладно, по домам. Все, что можно было на сегодня сделать, мы сделали. Что дальше, будем думать.

– Слушай, Кросс, а ты есть не хочешь? – спросила я, пристраивая его под вешалку. – Нет, я вообще, в принципе.

– В принципе, нет. Правда, когда ты жаришь картошку, ощущение такое, что вот-вот слюнки потекут. Непонятно только, откуда.

– А вообще, каким образом ты видишь, слышишь и разговариваешь?

– Не представляю. Глаз-то нет. И всего прочего. И тем не менее.

– А ничего, что я тебя под вешалку засунула? Может, как-нибудь поудобнее устроить?

– Но ведь я же обувь, так? А место обуви? На ноге и в прихожей.

Не успев еще ничего толком подумать, я покраснела, как вареный рак.

– Да я, вообще-то, ничего такого не имел в виду, - поспешил заверить меня Кросс.

Странно, но, похоже, эмоции и интонации как-то отражались на внешнем виде Кросса, хотя я не могла понять, как именно это происходит. Вот сейчас я готова была поклясться, что он смутился. Или это просто моя фантазия?

– Хотя… - теперь Кросс, похоже, улыбался. Я не видела его улыбку, но чувствовала. – Наверно, я все-таки был мужчиной. Не помню абсолютно ничего, что связывало бы меня с тем или другим полом, но сейчас ощущаю себя скорее как мужчина. Мне нравится на тебя смотреть. Мне нравится, когда ты надеваешь меня на ноги…

– Остановись! – отрезала я, снова краснея, как кисейная барышня, и злясь на себя за это. – Если ты действительно был мужиком, то, наверняка жутким бабником. Может, тебя заколдовал какой-нибудь ревнивый муж? Скажи спасибо, что тебя не превратили в лифчик.

– А разве плохо быть лифчиком? Постоянно ласкать красивую женскую грудь…

– Ну хватит! – осадила я его.
– Впрочем, может, как раз и наоборот. Может, ты был тихим подкаблучником, не зря же тебе нравится быть у меня под пятками. Тогда не исключено, что тебя заколдовал любовник твоей жены.