«Крот» в окружении Андропова
Шрифт:
Во Франции по сей день действует Ассоциация ветеранов полка «Нормандия-Неман», а в составе Московской секции при Российском комитете ветеранов войны есть Совет ветеранов этого полка. Обе ветеранские организации постоянно поддерживают контакты, обмениваются информацией, выставками, делегациями. И всякий раз, когда я находился в Москве, непременно участвовал в этих мероприятиях.
Так вот, во время моей командировки в Париж в 1978 году я встречаю Игоря Эйхенбаумана, мы разговорились, и я чувствую, что меня подозревают чуть ли не в предательстве нашей боевой дружбы.
— А кто такой этот Игорь
— Сын одного из соратников Ленина по газете «Искра». В 1912 году Эйхенбауман-старший из-за идеологических разногласий с Лениным эмигрировал из России и обосновался во Франции. Игорь же был переводчиком в полку «Нормандия-Неман». В его обязанности тогда входило также поддержание радиосвязи с экипажами, выполнявшими боевые задания. А в момент нашей встречи в Париже он был ответственным секретарем Ассоциации ветеранов полка «Нор-мандия-Неман».
— И что расстроило вас в разговоре с ним?
— Он, словно сотрудник спецслужбы, назойливо расспрашивал меня о целях моего визита, хотя французская сторона была официально извещена о том, что я как сотрудник МИД СССР, специалист по Среднему Востоку, командирован в Париж для участия в организованном ЮНЕСКО семинаре по проблемам этого региона. Чтобы развеять всякие сомнения, я тогда пригласил Игоря на свое выступление на семинаре, но он не пришел.
— Может быть, в Ассоциацию просочились сведения о вашей принадлежности к советской разведке?
— Возможно. Но разве быть разведчиком — преступление? Какое отношение эта моя работа имеет к Ассоциации ветеранов полка «Нормандия-Неман» во Франции или Совету ветеранов полка в Москве?
«Нормандия-Неман» — это братство по оружию. Предполагающее взаимное доверие и уважение, дружбу, скрепленную борьбой против общего врага. За все послевоенные годы я не давал ни малейшего повода усомниться в моей приверженности этим идеалам. Каково мне было увидеть настороженность Игоря или в 1993 году на приеме в городе Реймсе, устроенном в честь делегации ветеранов «Нормандия-Неман» и группы советских летчиков, услышать из уст генерала Жозефа Риссо: «Теперь я знаю, какой вы дипломат»? Причем сказано это было полушепотом, как-то по-заговорщицки. А ведь мы были друзьями. Риссо был пилотом в первой группе французских летчиков. Настоящий ас, сбил более десятка фашистских самолетов. И мне довелось обслуживать его истребитель. Тогда ничего, кроме слов благодарности, я от него не слышал.
— Но вы по-прежнему участвуете в работе Совета ветеранов?
— Откровенно говоря, нет. Мне неприятно даже изредка ловить на себе взгляды, в которых сквозит то ли укор, то ли подозрительность. По-другому, наверное, не будет. Как говорят французы, «се ля ви». И ничего тут не поделаешь.
— В Иран вы больше не возвращались?
— Нет. Но с 1983 по 1986 гол я был по соседству с ним, в Афганистане. Причем попал туда почти случайно, по стечению обстоятельств. ПГУ, как известно, помогало правительству Бабрака Кармаля создавать национальную службу безопасности — ХАД, которую, впрочем, у нас предпочитали называть Службой государственной информации, СГИ. И я преподавал на курсах, которые в рамках этой помощи были созданы для афганцев в Москве.
Д.
Каждые полгода мы выпускали очередной курс и набирали новый. Ну и традиционно раз в полгода устраивался торжественный вечер, приезжали руководители ПГУ и ответственные лица из ХАД. На одном из таких вечеров афганцы в неофициальной, так сказать, беседе «намекнули», что, мол, хотели бы видеть меня в Кабуле в качестве советника Службы государственной безопасности. И вскоре я отправился в длительную командировку в Афганистан.
— То есть вы ехали к своим ученикам?
— Да, со многими сотрудниками ХАД я был знаком по курсам. Так что легко вошел в коллектив, тем более, что там была очень доброжелательная обстановка, работали они хорошо, целеустремленно. А поскольку афганский дари и персидский фарси — это один язык, то и в этом никаких проблем у меня не было. Через год с небольшим афганская внешняя разведка добилась вполне конкретных результатов, сотрудники получили правительственные награды. В их числе оказался и я — мне вручили орден Красного знамени. На удостоверении к нему стояла подпись Наджибуллы, который тогда возглавлял ХАД.
— Как вам с ним работалось?
— Легко. У него был очень профессиональный подход к проблемам госбезопасности, в том числе к внешней разведке, так что с ним можно было разговаривать без каких-либо недомолвок. Как человека Наджибуллу прежде всего отличали порядочность, умение сохранять выдержку и спокойствие в любых ситуациях. Это был умный политик, прекрасный организатор.
— Обычно длительная загранкомандировка для разведчика — четыре, а то и пять лет. Вы же не проработали в Афганистане и трех. Почему?
— В 1985 году я получил контузию при взрыве реактивного снаряда. Попал в госпиталь в Кабуле, оттуда — в московский госпиталь. После выписки вернулся в Афганистан, еще год там проработал. Но потом понял, что делать свое дело в полном объеме уже не могу, а работать вполсилы не по мне. Вот и подал рапорт с просьбой отозвать меня. Летом 86-го я простился с Кабулом…
Каперанг
В предпоследний день уходящего 1976 года резидент советской разведки в Дели получил из Центра задание: «Провести установку Б. Ш. Собрать на него характеризующие данные. Определиться с целесообразностью и практической возможностью его вербовочной разработки. О результатах доложить». На все — давалось три недели.
Еще в шифровке говорилось о том, что наводка на Б. Ш. получена от «Мишеля». Давний, проверенный агент КГБ несколько раз встречался с индийцем во время его деловой поездки по ряду западноевропейских стран. Профессиональное чутье подсказывало «Мишелю», что советская разведка непременно заинтересуется Б. Ш. И не только из-за его высокого положения в руководящих кругах Индии. Но прежде всего в силу его обширных контактов с американцами, которых к тому же он недолюбливал.
Резолюция резидента на шифровке была предельно краткой: «Тов. Максиму. На исполнение». «Максим» — один из оперативных псевдонимов ныне отставного капитана первого ранга Вадима Николаевича Сопрякова.