Кровь богов. Сага мертвых песков
Шрифт:
— О! — Казалось, перекупщик понемногу приходит в себя. Во всяком случае лицо его постепенно приобретало нормальный цвет. — Вы меня здорово напугали, Кид. Мне померещилось, что сам дьявол явился за мной! Так что с теми охотниками?
— Их возмутило, что я убил клеймовщика Гелта. Не пойму, как они это раскопали — ведь я никому в городе не рассказывал о Билле, кроме вас и Джонни Элкинса. Наверное, кто-то из моих приятелей раззвонил. Не то чтобы меня это рассердило, но просто я не имею привычки трепаться повсюду о койотах — я в них стреляю, если надо. А эти кретины решили поквитаться со мной. — И в нескольких словах Кид рассказал о происшествии в Буффало
— Ну, это врядли, — улыбнулся Блейн. — Может, отдохнете здесь до утра?
— Не могу, я сейчас же отправляюсь.
— Ну, хоть выпьем на дорожку, — настаивал Блейн.
— У меня совсем нет времени. — Кид прислушался, нет ли погони. Могло случиться так, что обезумевшие от ярости охотники уже напали на след, а Кид знал, что Майк Конноди не стал бы защищать его от толпы.
— Ну, несколько минут ничего не изменят. Подождите, сейчас я принесу выпивку.
Местные правила вежливости в подобном случае отказа не допускали. Блейн вышел в приемную, и Кид слышал, как он что-то ищет. Кид стоял посреди комнаты нервный, настороженный и по привычке внимательно огладывал все вокруг. Вдруг он заметил на полу смятый комок бумаги, очевидно, часть письма, поспешно скомканного и отброшенного Блейном. Он не обратил бы на листок никакого внимания, если бы среди каракулей не увидел случайно свое имя.
Он наклонился, поднял бумагу и, разгладив ее, прочел. Оказалось, что это послание к Биллу Донноли.
«Ваш старший гуртовщик Элиссон убит сегодня в баре во время потасовки. Я рассчитался с ним за скот и получил квитанцию с его собственной подписью. Однако денег при нем не нашли, это может засвидетельствовать начальник полиции Конноди. Ваш человек сильно проигрался и, вероятно, воспользовался вашими деньгами. Это, конечно, тяжело, но…»
Дверь открылась и появился Блейн с бутылкой виски и двумя стаканами. Увидев свое письмо в руках Кида, он мертвенно побледнел и выронил ношу.
Бутылка и стаканы разлетелись вдребезги. Рука Блейна только метнулась к поясу, а в правой Кида уже блеснул «тексан». Двойным эхом прозвучали выстрелы, но сорок пятый грохнул первым. За спиной Элиссона звякнуло окно, а Блейн рухнул на пол и остался лежать в растекающейся красной луже. Кид схватил свой черный мешок, засунул его под рубашку и выскочил в окно. Потом взлетел на коня и понесся к развилке. За его спиной к привычным звукам ночного города прибавился и все нарастал зловещий рев: бушевали охотники. Надо признаться, что Элиссон, как, впрочем, и каждый, даже самый последний, человек в Канзасе, не задумываясь, повесил бы такое чудовище, каким сейчас выглядел сам в результате столь неудачного стечения обстоятельств. Кид стиснул зубы — нож, пуля, петля — всего хватало этой ночью.
Джонни Элкинс ждал его в условленном месте, и ковбои сразу же отправились в свой обратный путь — на тысячу миль по Южной тропе.
— Ну? — Джонни прямо корчился от любопытства.
Элиссон коротко рассказал обо всем, что произошло.
— Теперь я все понял. Блейн делал капитал на грабеже, получая и скот, и деньги. Понимаешь, он думал, что я в городе один, и нарочно задержал расчет за стадо. Потом напустил на меня охотников. И у Блейна оставалась квитанция, доказывающая, что деньги мне переданы. Если бы меня убили, а денег при мне не оказалось… Он даже постарался задержать меня, наверное, надеялся, что подоспеют охотники.
— Но он же не мог заранее знать, что ты оставишь баксы в его сейфе, — деловито заметил Джонни.
—
— А все считали Блейна таким большим хозяином, — протянул Джонни.
— Ага. И вспомни, сколько крупных гуртов пропало даром. Я думаю, что, вообще-то, он мог и впрямь стать большим хозяином. Однако большой или маленький — сорок пятому все равно.
И это суждение заключало в себе всю философию «истребителя».
ПЕВЕЦ В ТЕНИ
Как только Морфей мне подаст свою руку,
Я вновь вместе с ним устремляюсь туда,
Где каменный идол, внимающий звуку
Струн лютен златых, что не молкнут года,
Где смерти коса замахнулась над троном
Владычицы страшных крылатых зверей,
Что к мрамору неба, взмывая со стоном,
Уносят когтями невинных детей.
В полете железные перья расправив,
Могучие птицы спиралью кружат,
И демоны злые, свой замок оставив,
На тайную оргию страха спешат.
О, если б хоть часть этих ярких видений
Я смог донести до сознанья людей!
Но шепот поспешный зовет сновиденья
Забыть и проснуться как можно скорей.
И все же под солнцем, очи слепящим,
Сердце мое всегда унисоном
Бьется в ритме тамтамов, бурлящем
В том королевстве сонном.
Роберт Говард оказался беспокойным соседом. Он продолжал фанатично писать, частенько просиживая за работой всю ночь напролет. В теплую погоду доносящийся через открытые окна стук его пишущей машинки мешал спать Батлерам. Миссис Батаер жаловалась на это миссис Говард, но жена доктора не терпела никакой критики в адрес своего сына. Она попросту исключила Батлеров из числа своих друзей, и когда в следующий раз молодой Лерой Батлер без всякого злого умысла заглянул поболтать с Робертом, Эстер недвусмысленно дала ему понять, что юноше не место в их доме.
Роберт по-прежнему работал днем и печатал по ночам. Отдыхая от этих занятий, он сидел, расслабившись, на крыльце, распевая песни,— при этом его зычный голос разносился чуть ли не по всему Кросс Плэйнс. Одной из его самых любимых песен была «Прощай; черный дрозд». На ее мелодию он обычно импровизировал стихотворные строки, приходившие ему в голову. Возбужденный чем-либо — радостью, гневом или горячительным напитком, — он иногда выбегал из дому и мчался как угорелый, подпрыгивая и испуская дикие вопли.
Роберт много гулял. Каждый будний день его можно было видеть шагающим пыльной дорогой по направлению к почте, находящейся в центре города. Частенько он заходил и на маленький рынок, что держали Энни Ньютон Дэвис и ее муж, откуда нес домой сумки, набитые продуктами. Перенос тяжестей не только развивал его мускулатуру, но и увеличивал аппетит, который появился у Роберта еще в молодые годы. Он в большом количестве пил молоко, любил сыр и испытывал особую слабость к блинам. Кэйт Мерримэн, которая вела хозяйство Говардов во время болезни Эстер, утверждала: –Бьюсь об заклад, что я испекла ему не менее миллиона горячих блинчиков. Он мог есть их на завтрак, на обед и на ужин-. Из напитков Роберт выказывал несвойственное большинству техасцев предпочтение чаю перед кофе.