Кровь богов
Шрифт:
– После казней в Брундизии, я думал, консул, что вы придерживаетесь того же мнения, что и я. Извините, если сказал невпопад.
Марк Антоний мрачно смотрел на него.
– В Брундизии они понимали, что наказание неизбежно. Думаешь, мне доставило удовольствие отдать приказ о казни сотни преступников? Я мог казнить каждого десятого в легионах… три тысячи человек, Сатурний. Но лишь продемонстрировал силу, показал, что их злость меня не пугает. Я спас гораздо больше, чем убил. И что более важно, одернул остальных. Вернул им честь и достоинство.
Он отвернулся от Сатурния. Разговор с ним был окончен, и консул вновь обратился
– Октавиан взял себе имя, которое отзывается в сердцах наших людей. Это неудивительно – Юлий Цезарь самолично сформировал многие из легионов, легаты которых сидят за этим столом. Естественно, они говорят, что не будут сражаться против его приемного сына! Я бы удивился обратному.
Он помолчал, понимая, что ему необходимо, чтобы эти солдаты встали на его сторону.
– Есть пределы нашей власти, выйдя за которые мы не заставим людей подчиняться нам, – заговорил он снова спустя некоторое время. – Легионы можно подталкивать до определенной черты, но потом их надо вести за собой. Я это видел, легаты, я видел, как Цезарь говорил с бунтующими легионами, рискуя собственной жизнью. – Он вновь посмотрел на Сатурния, и на его лице отражалось презрение. – Если относиться к ним, как к детям или диким собакам, они, в конце концов, набросятся на тебя. Дисциплина – основа всего, что мы делаем, но они не греки и не раскрашенные галлы. Они римляне, которые понимают, что такое Республика, пусть и не всегда могут выразить это словами. Ты должен найти для них эти слова, Буччо, и ты, Сатурний. Вы должны объяснить им, что Юлий Цезарь ушел, но Республику можно и нужно сохранить. Я не позволю этому молодому блондину прикидываться, будто все заслуги Цезаря теперь принадлежат ему, что бы ни говорилось в давнишнем завещании об усыновлении. Нового Цезаря нет. Скажите им это.
Буччо задумчиво слушал консула, положив руки на стол и скрывая напряжение. Он как никто понимал сложившуюся ситуацию. Некоторые старшие офицеры уже обращались к нему, а до консула, похоже, не доходило, как все серьезно. Но под взглядом Марка Антония легат только кивал и яростно набрасывался на еду.
Воцарилось молчание. Прежде чем кто-то сказал хоть слово, не относящееся к качеству пищи, которой их кормили, им принесли еще два блюда. Марк Антоний не возражал. Он думал о Сенате – о том, что заседающие в нем люди потребуют от него после его возвращения. Консул надеялся, что Октавиан сдастся и ему больше не придется проверять верность своих людей. Он не мог игнорировать предупреждения легатов, пусть и злился на Буччо, до такой степени распустившего свой легион. Если бы удалось быстро захватить «Цезаря», разговоры, о которых узнал Буччо, сразу бы прекратились.
Закончился ужин уже в поздний час. Антоний чувствовал, как навалилась усталость, и мечтал о комнате с разожженным очагом и о кровати, на которую должен был скоро улечься. Он поднялся из-за стола, и легаты последовали его примеру. И тут с вымощенного брусчаткой двора донесся стук копыт. Вернулся гонец, посланный Буччо: он вошел в обеденный зал и направился к столу консула.
– Докладывай, – приказал Марк Антоний. – Они остановились? Я начинаю думать, что поторопился с назначением Либурния.
– Они не остановились, – нервно ответил горец. – Я проехал в голову колонны и попытался обратиться к легату, но трое его офицеров обнажили мечи, как только я приблизился. Когда я уезжал, они крикнули, чтобы я передал
Он замолчал, осознав, как это будет выглядеть, если он повторит адресованные консулу оскорбления в присутствии легатов. Марк подумал о том же и поднял руку.
– Просто скажи, в чем дело.
– Они не вернутся, консул. Они собираются сражаться на стороне Цезаря.
Марк Антоний громко выругался, проклиная Либурния и всех его близких родственников. Его взгляд упал на Буччо, который уже осознал, что после легата-отступника гнев консула выльется на него.
– Возвращайтесь к легионам, – приказал консул всем легатам. – Если Либурний может маршировать ночью, мы тоже можем. Я его догоню, клянусь. Идите!
Он подавил зевок, злясь на себя и на своих людей. Если в легионах уже зрел бунт, ночь шушуканий о консуле не пошла бы на пользу. Приказав седлать лошадей, Марк Антоний решил, что Октавиана придется убить. Молодой человек выбрал имя, с которым стал слишком опасным, чтобы оставлять его в живых.
Внутреннее убранство театра Помпея производило сильное впечатление, как того и хотел давно умерший инициатор его строительства. И хотя Гнея Помпея убили в Египте несколько лет тому назад, его имя сохранялось в великолепии здания, которое величественно возвышалось над когда-то покрытым зеленой травкой Марсовым полем. Даже у Цезаря не хватило бы денег на чистый мрамор, поэтому стены только облицевали плитами из белого, словно светящегося изнутри камня. Территорию вокруг выложили плитами известняка, а вот колонны галереи целиком высекли из мрамора.
Сенаторы вышли навстречу Гаю Октавиану. В белых тогах с пурпурной полосой по краю, они стояли тесной группой, ожидая его. Ранее они отвергли все его требования, и их уверенность в себе только росла.
На этот раз преемник Цезаря решил надеть броню, противопоставляя себя гражданской власти. Он спустился с Капитолийского холма на коне в сопровождении трех центурий, одна из которых целиком состояла из центурионов. Эти люди олицетворяли его власть над городом, и в отличие от белых одежд сенаторов латы легионеров сияли на солнце.
Под цоканье копыт по камню Октавиан прошелся взглядом по сенаторам и увидел Бибула, рядом с которым, как и всегда, стоял Светоний. Оба они знали Цезаря, особенно Светоний. Прошедшие годы отразились на них не лучшим образом. Жестокость читалась в их обвисающих чертах лица. Октавиан не мог не сравнить себя с этими стариками и при этой мысли выпрямился в седле. Он подвел центурии к сенаторам. Отдавать приказы не потребовались: солдаты и так знали, что делать. Они ровными рядами развернулись перед сотнями мужчин в тогах и стояли так тихо, что слышались только крики птиц, летавших над их головами. Ни один из сенаторов не заговорил бы первым – Октавиан в этом не сомневался. Он не раз и не два обсуждал протокол с Меценатом и теперь уверенно улыбнулся им всем.
– Я созвал вас, чтобы сообщить, что заплачу по завещанию Цезаря сам, начиная с трехсот сестерциев каждому гражданину Рима. – Ему понравился сердитый ропот, последовавший за его словами. – Я полагаю, вы откажетесь от получения своей доли. Однако сенаторы – тоже граждане Рима, и, если будет на то ваше желание, я пришлю деньги в ваши дома.
Молодой человек надеялся, что противники оценят замаскированную угрозу, прежде чем перейдут к насущному требованию: он знал, где они жили. И многие из них действительно без труда представили себе, что это значило.