Кровь цветов
Шрифт:
Принц привез новую жену домой, и первая жена оскалилась, увидев новое приобретение. Но тем не менее все трое вернулись в дом к отцу принца. Многое переменилось с тех пор, как принц покинул его. Теперь он был женатым человеком и прославленным воином, а не просто мечтателем, отправившимся на поиски невозможного.
Отец устроил праздничный ужин в честь возвращения сына. Первая жена попросила принца быть осторожней с едой, которую ему подадут. Последовав совету, принц скормил еду кошке, которая тут же забилась в судорогах и умерла. Отец, решивший взять в жены воительницу, приказал выколоть принцу глаза
Принц вернулся в город. Уже на окраине он оказался в гуще сражения. Даже издали среди сотен солдат, закованных в доспехи, он узнал гибкую фигуру своей жены-воительницы, чей меч беспощадно сверкал в воздухе. Издав громовой клич, принц ринулся в бой, и вместе они победили воинов его отца.
Когда битва была окончена, они вернулись в город. Став шахом, принц поселил каждую из своих жен в собственном дворце, заверив, что будет навещать их одинаково часто, и одарил каждую равным числом подарков. С первой женой он охотился, рубился на мечах, обсуждал военные замыслы, со второй — познавал искусство страсти, и так в согласии они прожили до конца его дней.
Когда Кобра окончила свой рассказ, мы с Нахид сидели молча. Кобра встала и вернулась к своей работе.
— Такая странная сказка, — сказала я, — никогда ее прежде не слышала.
— И я, — отозвалась Нахид. — Какой талисман, верно, был у принца, если он получил все, чего желал!
Она зевнула и растянулась на подушках, подложив руки под щеку. Мне казалось, что Нахид представляет себя такой же счастливой, как и принц. Я с грустью вспомнила, как когда-то воображала себя на месте сказочной принцессы, которая отказывала всем поклонникам, пока один из них не добился ее любви.
Я тоже легла на подушки, подложив обе ладони под щеку, лицом к Нахид.
— Как ты думаешь, он сказал своей второй жене, что у него уже есть одна?
— Надеюсь.
— Я бы этого не перенесла, — яростно сказала Нахид.
— Быть второй женой?
— И третьей, и четвертой. Мои родители никогда не допустят такого. Я буду или первой, или вообще не выйду замуж.
— Для тех, кто из скромных крестьянских семей, — это единственная возможность, — сказала я. — Большинство моих поклонников не смогут позволить себе второй жены, даже наложницы.
Нахид приподняла бровь.
— У богатых все иначе, — ответила она. — Мне кажется, если мой муж возьмет вторую жену, я буду причинять ей горе.
Она зло улыбнулась.
Я вспомнила, что случилось в моей семье.
— После того как мой дед женился во второй раз, на моей бабушке, семьи жили раздельно и мой отец с дядей Гостахамом почти не виделись. Но иногда все происходит по-другому. Когда самый богатый торговец моей деревни привел в дом вторую жену, первая невзлюбила ее. Но однажды она заболела, и младшая ухаживала за ней с такой заботой, что потом они стали лучшими подругами.
Нахид пожала плечами:
— Иншалла, этого никогда не случится со мной.
— Я тоже не хочу делиться, — согласилась я. — Но мы не знаем, как относились друг к другу жены принца. Кобра не рассказала нам эту часть.
—
Мы рассмеялись, зная, что можем говорить так свободно, оставаясь вдвоем.
В этот раз я задержалась у Нахид. На улице почти стемнело, и она настояла, чтобы служанка проводила меня. Когда мы подошли к моему дому, служанка протянула мне большой сверток, сказав, что это подарок. Внутри были яркие халаты из хлопка шафранового, розового и красного цветов, пара узких платьев, которые надевают под них, и просторные расшитые шаровары, похоже совсем новые. Самым дивным был плотный лиловый халат, обшитый мехом на рукавах, подоле и на груди, доходивший мне до колен. Танцуя от радости, я показала матери эту яркую одежду, и она разрешила мне снять траур, хотя сама собиралась носить его до конца жизни. Счастью моему не было границ; я едва верила в удачу, что свела меня с Нахид.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Летним утром, спустя полгода, как мы перебрались в Исфахан, проснувшись, я вспомнила стихотворение, которое часто читала вслух моя матушка, о возлюбленной с щеками, будто розы, волосами черными, словно уголь, и дразнящей родинкой у рубиновых губ.
Загляни в глаза своей любимой— Словно в зеркале, увидишь в них себя.Мой возлюбленный не был ни красивым игроком в чавгонбози, как у Нахид, ни могущественным старым шахом, ни одним среди тысяч молодых людей, собиравшихся на мостах Исфахана, куривших кальян в его кофейнях или праздно шатавшихся по кварталу Четырех Садов. Мой возлюбленный был куда загадочней, куда разнообразней, куда чудесней — это был сам город. Каждый день, встав со своей подстилки, я выходила изучать его. Не было глаз голодней моих: они запомнили все дома, людей, животных моей деревни, и теперь я не могла насытиться новыми.
Начинать лучше всего было с мостов Исфахана. Отсюда можно было увидеть величественные горы Загрос, мчащуюся подо мной реку, купола зданий, мерцавшие, как звезды, над домами цвета земли. Одним из самых моих любимых был мост Тридцати Трех Арок, именно по нему мы впервые въехали в Исфахан. Стоя в одной из его знаменитых арок, я наблюдала за людьми, прибывавшими в город и покидавшими его. Некоторые из них, с кожей черной, словно нефть, были с залива, другим, с северо-запада, в наследство от предков-монголов достались раскосые глаза и прямые черные волосы. Иногда попадались кочевники, ноги которых были похожи на стволы деревьев: им приходилось, неся на спинах свои детей, подниматься вверх в горы, чтобы найти новые пастбища для овец.
Город утолял и мою любовь к коврам. Куда бы я ни устремляла взгляд, везде я видела узоры. Я изучала растения, деревья и цветы Четырех Садов, чтобы понять, как по-настоящему выглядит изображенное на коврах; сам квартал казался мне огромным ковром. По той же причине я рассматривала туши и дичь, которые продавали на базаре: крепкого мускулистого онагра, изящную газель и даже величественного льва, чью гриву так трудно рисовать. «Говорят, можно рисовать лошадей тысячи лет, прежде чем они начнут выскакивать из-под твоего пера, будто живые», — сказал однажды Гостахам.