Кровь драконов
Шрифт:
Понурый Герой со своими жалобами снова пришел к Другу. Тот, как и полагается, дал новый дельный совет. Добудь, мол, для своей любви драгоценное ожерелье, коего и верховные владыки не носили.
Понятное дело, добыча такого ожерелья сопряжена с массой новых трудностей. Герой сражался, а иногда и хитрил. Мрачный Друг-советчик ухмылялся из угла, наблюдая за маетой Героя. Девушка, которой было вручено с трудом добытое ожерелье, вернула его: «Мне не нужны драгоценности!»
— Экая цаца, — раздосадовано, и как-то слишком лично прокомментировал женский голос из зала. — Ничем ей не угодишь.
Грубая ткань незамысловатого
… В третий раз Герой по рекомендации Друга поплелся совершать подвиг, убивать страшного Врага. Убил, отрезал голову, принес в подарок любимой.
Девушка отшатнулась в ужасе.
— Ничем ей не угодишь, — проворчали из зала. — Капризная какая…
Друг на сцене, утешая незадачливого Героя, высказывался в том же смысле: «мол, может, девица слишком разборчива, да привередлива? Сама не знает, чего хочет?»
И тогда Герой решил вынуть из своей груди сердце и отдать его любимой. Услышав это, девушка разгневалась, замахала руками и закричала: «Не смей этого делать! Уходи! Я не люблю тебя!..» Или что-то этом духе. Разобрать стало сложно, потому что взволнованные зрители, увлеченные перипетиями сюжета, живо сопереживали происходящему и загомонили наперебой, давая участникам сцены советы и обмениваясь комментариями. И тут же дружно смолкли, когда угрюмый Друг взмахнул полами своего плаща и зыбкие тени на заднике внезапно разнесли это движение до взмаха исполинских крыл.
Стало зябко и как-то не по себе. Даже актеры скованно переглянулись, сбились, замешкались, пытаясь восстановить ход действия. Что-то незримое, обнявшее залитую огнями сцену и тонущий во тьме импровизированный зрительный зал, ощутимо содрогнулось. Будто те самые исполинские крылья качнули стылый, весенний воздух…
А дальше спектакль плавно покатился к финалу. Где страдающий Герой, в тоске прохаживаясь среди трех бутафорских елок, наконец набрел на не менее страдающую Любимую, которая рыдала под одной из этих елок. И бедная девушка созналась, что любит Героя всей душой, только, как водится, прямо сказать ему не в силах, вот и отвергала его подарки. Цветы и рада бы принять, да ядовиты оказались. Золото ей не нужно, потому что любовь дороже. Военные трофеи не привлекают, потому что любимый мог пострадать в сражении за них. А уж вырванное из груди сердце погубило бы Героя навсегда, и отчаянная девушка готова была солгать, что не любит юношу, лишь бы он жил…
Томительная пауза… И грянула оглушительная овация.
Актеры вразнобой кланялись, явно не удивленные произведенным эффектом, но все-таки ошарашенные и опустошенные. Девушку в светлой маске едва держали подламывающиеся ноги… Зато довольные зрители утирали слезы, сморкались, аплодировали, топали ногами, громогласно выражали восторг и норовили протиснуться поближе к сцене. Таких простосердечных было большинство. А меньшинство молча переглядывалось с соседями; или отводило глаза, пряча в них недоумение и беспокойство; а кто-то хмурился, либо, наоборот, понимающе ухмылялся…
И прочитывалось в этом молчании, как и в лихорадочных воплях дно спрятанное,
— Эк они закрутили, — заключил, крякнув, дедок на телеге.
— Ну и чего такого в этом спектакле? — недовольно вопрошал кто-то. — Говорили будет скандал! И где?
— Чего скандал-то? История, как история, — разочарованно вторили ему.
— А дружок героя хорош, все советы какие бестолковые давал, — отозвался один из зрителей. — Мудрый вроде, а все будто назло… Вроде и дельные советы, а вишь, как все оборачивалось?
— Может, он вовсе и не хотел, чтобы друг его любил девчонку? — откликнулся другой в ответ,
— Так я не понял, — громко и простодушно спросил некто неразличимый в сутолоке. — Этот, который дракона играл, он вредил что ли?.. А я-то думал помогает…
Толпа вокруг простодушного сразу же поредела. Окружающие отворачивались, застывая лицами и спеша отойти. Или, наоборот, озадаченно стучали пальцем по лбу, мол, говори, да не заговаривайся.
— А играли так себе, — неожиданно внятно произнес мужской голос рядом со мной. — Руки не знают куда пристроить, жестикуляцией злоупотребляют… Хотя девочка ничего… — Я обернулся, увидев высокого, узколицего мужчину в столичного покроя костюме и анемичного облика, но яркоглазую, красивую женщину рядом с ним. Кэрисса Вуколь и Стиан Верхогляд, собственными персонами. Решили полюбоваться игрой местных талантов.
— Ничего, — отозвалась женщина медленно, с легкой царапинкой в тоне. — И спектакль… удался. Здесь содержание с лихвой покроет все недостатки актерской игры. Для простецов — мелодрама, для остальных же… — Она поморщилась, не договорив.
А над сценой, в сгущающихся сумерках, почти неразличимый уже умирал неведомый дракон, распростерший крылья лишь на короткий час, пока шло действо; дракон, опаливший всех присутствующих огненным дыханием… Чей? Может быть автора пьесы, может быть рожденный куражом игравших на сцене, может быть созданный зрителями, а скорее всего — один на всех, сотворенный странным, возможным лишь ненадолго, единством слов, игры, понимания… и волшебства ночи.
Из ниоткуда внезапно, как всегда, вынырнул Тучакка.
— Видал спектакль? — осведомился он, ничуть не сомневаясь, что я был там и все видел. Впрочем, на этот раз он не ошибся.
— Ну и что?
— А то, что это только начало. Я же говорил вам, что Город наглеет, — он выразительно сгримасничал, — и переходит в наступление. И вам придется ответить. За все. Даже за того душителя.
— Мало ли кретинов, на свете. Почему мы должны отвечать за них?
— Это только начало. Хотя уже то, что подобный спектакль рискнули показать прямо на Празднике, говорит о многом. Жаль, что вы слушать не хотите.
— Сдается мне, что я только и делаю, что слушаю тебя.
— В таком случае, ты, возможно, избежишь общей участи, — хмыкнул Тучакка самодовольно.
— Они не посмеют.
— Понимаешь ли в чем дело, Птенец, еще лет десять назад даже городского душителя со всеми его призрачными драконообразными скорее всего не сочли показательным фактором. Так, мелкий эпизод, не оставивший на сияющей ауре великих и могучих драконов крохотного пятнышка. Сейчас же — время иное. Сейчас этот мерзавец послужит последней каплей. Людям просто нужен повод. Нарыв созрел. Вам следует быть осторожнее…