Кровь и грязь
Шрифт:
— Они не хотят умереть. Они не хотят разрушать сердце вашего стойбища. Они хотят подать пример остальным кланам. С огнем мы опасны для вас, ты знаешь это. Мы разрушим много ваших домов, а потом отойдем обратно в Лес, где вам нас не найти. Но зато нас найдут другие кланы. Гел и Зорк станут большими вождями, великими воинами.
— Ты сказал, Гел? — переспросил Тэрл. — Сын этого, как его звали, Немирда?
— Странно, что ты помнишь, — усмехнулся Гури. — Да, Гел теперь ведет Тикали…
— Какого рожна, Тэрл! — не выдержал вконец раздраженный Фейли. — С каких это пор шеважа заговорили на нашем языке, а я перестал его
Струн согласно кивнул и, посмотрев на отошедшую в темный угол Элету, добавил:
— И почему она прятала его?
Тэрл покачал головой, опускаясь на пень напротив шеважа. Стало заметно, что внешняя бодрость и веселость даются ему через силу. Сейчас он снова стал карликом, которого мучает свежая рана и необходимость отвечать на никчемные вопросы.
— Ты хочешь знать слишком многое, Фейли. Боюсь, я не смогу утолить твою жажду. Но кое-что вы оба вправе узнать, я согласен. Поскольку чуть было не поплатились за неведение. — Он указал здоровой рукой на шеважа. — Перед вами один из лучших воинов леса, с которым мне когда-либо приходилось сталкиваться в жизни. Как вы уже, наверное, поняли, зовут его Гури. Если он захочет, то расскажет о себе сам, а я только могу добавить, что познакомился с ним зим двадцать назад у нашего общего лесного наставника, великого мастера рукопашного боя, имени которого мы оба давали клятву не произносить.
— Ты учился у шеважа?! — присвистнул Фейли.
— Наш наставник не был шеважа. — Тэрл посмотрел на Гури, и Струну показалось, что они обмениваются мыслями. — Не был он и вабоном. Он жил в Пограничье вдвоем с сыном, и те, кто о нем знал, уважали его вне зависимости от принадлежности к тому или иному роду-племени. Он говорил, что учит нас для того, чтобы мы никогда не пользовались полученными у него знаниями.
— Что-то не улавливаю смысла, — признался Фейли.
— Он имел в виду, что мы не должны обращать наши знания друг против друга. Он был странным человеком, но мы верили ему. И никогда не жалели об этом. Кстати, Фейли, ты, быть может, забыл, но однажды, еще будучи на службе у Ракли, мы с тобой встретили его в лесу. Старенький такой, с седой бороденкой и узкими глазами. Не помнишь?
Фейли растерянно пожал плечами. Их с Тэрлом объединяло не одно пережитое вместе приключение, однако никаких безымянных мастеров рукопашного боя он на лесных тропах не встречал. Кроме, разумеется, самого Тэрла.
— Ладно, не помнишь и не помнишь — не так уж это и важно. Важно то, что, увы, мы оказались плохими учениками. Сегодня наши пути встретились, и мы не смогли разойтись миром.
— По-видимому, если бы вы разошлись миром, я бы сейчас лежал убитым, — хмуро заметил Фейли.
— Ты так считаешь? — Тэрл не сдержал усмешки. — Тогда пойди и подбери из лужи нож, который он выронил, когда мне удалось с ним справиться. Этот нож был у него в руках все время, и если бы он захотел, то ни ты, ни Струн, ни Элета не остались бы в живых.
— Почему же он никого из нас не убил?
— Скажи ему, Гури, — обратился Тэрл к примолкшему шеважа.
— Зачем мне убивать тех, кто не может мне помешать?
От его слов на губах Тэрла заиграла улыбка. Струну показалось, что в это мгновение тот стал ближе к посмеивающемуся рыжему
— Но послушайте, вита Тэрл, — искренне возмутился он, — разве не тому же искусству вы все эти зимы обучали нас? Почему же я, которого вы обычно хвалите, не сумел оказать ему должного отпора?
— Почему? — Тэрл протянул Струну обе руки. — Посмотри, они отличаются: на одной пять пальцев, на другой — только четыре. Однако мы и про ту и про другую скажем, что это — руки. И хотя с пятью пальцами удобно, четырех — вполне достаточно.
— Тэрл хочет, вероятно, сказать, что тебе и твоим односельчанам достаточно четырех пальцев, а пятый он припас для себя, — пояснил Фейли. — Ладно, старина, с этим мы как-нибудь разберемся, а что до твоих лесных братьев, то они нас не очень-то касаются. С меня довольно и того, что не один я, оказывается, настолько глуп, что при случае тратил время, изучая дурацкий чужой язык. Теперь я знаю, что подобные мне белые вороны есть и среди шеважа. Но ответь на милость, зачем он явился к нам, такой весь добрый и пушистый, и что нам с ним прикажешь делать?
— Он пришел предупредить меня, — послышался голос женщины, о присутствии которой никто до сих пор не вспоминал.
— Интересно! — Подтверждение того, что целительница отнюдь не жертва, а соучастница, вызвало у Фейли злорадство. — И о чем же?
— Шеважа готовят на нас нападение. Дожидаются, когда перестанет дождь, чтобы воспользоваться огнем и атаковать. Вот о чем поведал мне Гури. — Она вышла на свет, и стало видно, какое у нее бледное лицо.
— Отличные новости! — съязвил Фейли. — Пришел предупредить! А почему именно к вам?
— Я его мать, — вырвалось у Элеты.
Она прикусила губу и спрятала лицо в ладони, уже не видя, как вытягиваются физиономии слушателей, включая Тэрла. Струн решил, что ослышался. Элета — мать шеважа? Уважаемая всеми целительница, прожившая здесь столько зим, что и не упомнишь, мать лесного дикаря? Он уставился на ее волосы. Обычные, красивые, густые, ни рыжинки. Да и внешне они не похожи. Тем более что он, скорее всего, такого же возраста, что и она, если не старше. Этого просто не может быть. Бред, да и только!
— Ты это о чем, Элета? — откашлялся Тэрл. — Я правильно тебя понял: Гури — твой родной сын?
— А ты чего хотел? — заговорил вместо нее Фейли, давая целительнице время собраться с мыслями. — У всех у нас есть свои маленькие и большие тайны. Ты вон, оказывается, учился невесть у кого невесть чему. Он, — Фейли указал на Гури, — не убивает врагов, хотя может. Не вижу ничего странного в том, что у вабонов стали рождаться шеважа. Пора ко всему привыкнуть. Скоро дочери начнут рождать отцов, а матери — внуков. Если я правильно понимаю то, что здесь происходит…
Никто не улыбнулся.
Струну показалось, что когда-то с ним нечто подобное уже происходило. Он не был уверен, случилось ли это во сне или наяву, однако слова вновь заговорившей Элеты прозвучали до боли знакомо.
— Вы имеете право осуждать меня за грехи молодости и называть это ошибкой или даже злым умыслом. Но сейчас важно не это, а то, что он пришел сказать. Начинается война, и все мы можем от нее пострадать. Погибнет много ни в чем не повинных душ. Я призываю вас не терять времени на разговоры и выяснение отношений, а обратиться лицом к лесу и немедленно отступить под защиту замка.