Кровь и лед
Шрифт:
Элеонор впервые за последние несколько минут позволила себе вдохнуть.
— И все-таки нельзя вести себя столь опрометчиво. Клиника находится под неусыпным вниманием общественности, и мы не вправе рисковать репутацией. К восьми часам утра вы должны предоставить мне полный отчет о случившемся в письменной форме, сестра.
Элеонор покорно склонила голову.
— А вас, джентльмены, теперь, когда вы получили необходимую помощь, я попрошу удалиться.
Рутерфорд и Француз быстро похватали недокуренные сигары и, поддерживая Синклера с обеих сторон, пошли по коридору. Мисс Найтингейл придержала для них входную дверь, в то
— Берегите себя, молодые люди, и возвращайтесь целыми и невредимыми.
С того места, где стояла Элеонор, ей виден был только лейтенант Копли — белокурые волосы поблескивали под уличным фонарем, а ярко-красный мундир был просто наброшен на плечи. Он снова ей улыбнулся, и на нее вдруг нахлынуло ощущение тоски и тревоги — неожиданное и удивительное по своей глубине, — ведь лейтенанта в ближайшее время отправят на войну.
ГЛАВА ДВЕНАДЦАТАЯ
6 декабря, 15.00
Любой нормальный человек от вида биологической лаборатории станции Адели пришел бы в ужас, но Дэррил Хирш был просто вне себя от счастья. Полом здесь служила цельная бетонная плита, толстые стены были собраны из сандвич-панелей с тройным слоем изоляции, а сверху давил низкий потолок. В помещении висел тяжелый сырой запах рыбы, тины и пролитых химикатов.
Зато лаборатория принадлежала Хиршу безраздельно: никто не висел над душой, и морской биолог мог спокойно проводить любые опыты и эксперименты, какие только вздумается. В кои-то веки за спиной у Дэррила не вертелся высокооплачиваемый гаденыш, доктор Эдгар Монтгомери, который вечно пытался сунуть нос в научные дела и выискать очередной повод, чтобы урезать финансирование.
Национальный научный фонд оснастил лабораторию всем необходимым — от микроскопов, чашек Петри и пипеток до респирометров и плазменных центрифуг. Огромный круглый резервуар в центре комнаты называли аквариумом; глубиной он был четыре фута, а ширины такой, что в нем уместилась бы целая шлюпка с веслами. Перегородки делили резервуар на три сектора — суровая необходимость, принимая во внимание необыкновенную любовь некоторых морских обитателей поедать друг друга. В данный момент в резервуаре содержалась треска неимоверных размеров, а через борт кто-то перебросил листок с написанными от руки словами: «Ради святой трески, погладьте меня!» Острота абсолютно глупая и даже опасная: треска — рыба весьма агрессивная, и нередки случаи, когда она выскакивает из воды и вцепляется зубами и в камеры операторов, и в руки. Дэррил сорвал надпись и выбросил в мусорную корзину.
Вдоль двух стен тянулись металлические столы для препарирований, а над ними — подсвеченные бледно-розовым светом ряды полок, заставленные небольшими банками с диковинными существами: морскими пауками, морскими ежами, актиниями, многощетинковыми кольчатыми червями. Одни животные непрерывно перемещались в емкостях, другие, как, например, морская звезда, сидели неподвижно, присосавшись к стеклу.
Значительную часть первой недели Дэррил посвятил инвентаризации содержимого лаборатории, наведению порядка, упорядочиванию папок с документами и выработке плана дальнейших действий. Больше
На столе возле двери биолог обнаружил компактную стереосистему фирмы «Bose», гораздо более качественную, чем та, что стояла у него дома, и коллекцию музыкальных компакт-дисков. Кого благодарить за щедрость, он не знал — ННФ? предыдущего морского биолога, занимавшего лабораторию? — тем не менее испытывал глубокую признательность к неизвестному благодетелю. В данный момент стереосистема проигрывала Баха. Он давно убедился, что музыка Баха и Моцарта лучше всего помогает сосредоточиться на работе.
Возможно, поэтому Дэррил и не услышал стука в дверь. Почувствовав поток прохладного воздуха, он оторвался от предметного стекла микроскопа и увидел Майкла, скидывающего отороченный мехом капюшон и расстегивающего парку. На шее у журналиста на широкой лямке покачивался фотоаппарат.
— Что фотографировал?
— Да ездили с Лоусоном на старую норвежскую китобойную станцию. Я хотел сделать несколько снимков вне стен базы.
— И как? Получилось? — спросил Дэррил, раскладывая на предметном стекле водоросль не толще листа бумаги.
— Слишком плотная атмосфера. Свет отражается от густого тумана во все стороны, поэтому ни на чем не удается сфокусироваться.
— Дай мне знать, когда снова туда пойдешь. Я тоже хочу поглядеть.
Майкл засмеялся.
— Хотеть-то ты хочешь, да только, боюсь, я никогда не смогу вытащить тебя из этого райского местечка. — Он кивнул в сторону чана с рыбами и банок с различной мелкой живностью.
Дэррил всплеснул руками, словно признавая, что в словах Майкла есть здравый смысл.
— Если погода позволит, — фраза, которой работающие в Антарктике предваряют чуть ли не все свои высказывания, — то прямо завтра утром и выберусь наружу.
Майкл присел на табурет и стряхнул с рукава остатки снега.
— Неужели? И куда?
— В гости к морскому дьяволу, — ответил тот, сопроводив слова театральным жестом руки.
— Будешь нырять?
— Видимо, так, — ответил Дэррил. — Или ты где-нибудь поблизости видел глубоководные батискафы?
— А что хочешь найти?
Серьезный вопрос, и легкого ответа на него Дэррил дать не мог. Фактически ради этого погружения и связанных с ним исследований Дэррил и проделал неблизкий путь сюда.
— Существует приблизительно пятнадцать видов белокровок, или ледяных рыб, — сказал он, тщательно избегая латинских названий, — которые могут выживать в условиях, гибельных для остальных видов. Они способны жить в ледяной воде в кромешной темноте несколько месяцев кряду, и у них нет чешуи и гемоглобина.