Кровь и пот
Шрифт:
Паровоз впереди сипло рявкнул, и поезд сразу тронулся.
— Эй, эй! Отстанете! — крикнул проводник.
Вагоны уже плыли мимо, и Чернову пришлось догнать рысцой свой вагон. Он старался не глядеть на проводника, который стоял на подножке и не думал протянуть ему руку. Чернов знал, что теперь на его родине генералы не в почете. «Но неужели, — с досадой думал он, — не осталось людей, которые уважали хотя бы седую голову?»
— А вы ничего, бодрый, — то ли одобрительно, то ли насмешливо сказал проводник, когда Чернов, запыхавшись, поднялся наконец на площадку.
Чернов, не отвечая и не взглянув на проводника, прошел к себе.
Хотя генерал Чернов приехал издалека, с чужбины, однако осведомлен о здешних делах был хорошо, Он знал, что кратковременное весеннее наступление Колчака начинало выдыхаться. Знал он также, что красным удалось разбить колчаковские войска под Бугульмой, что разбитые войска отступают и красные преследуют их по пятам. Все это он знал, но не удивлялся, потому что знал также, что война состоит не из одних побед, но и из поражений. Удивляло генерала другое: с тех пор как приехал он в Омск, дня не проходило, чтобы все газеты, выходившие в городе, не расхваливали на все лады непобедимую армию адмирала. И в верховной ставке только и разговору было, что о победах и о скором падении большевистского режима.
Генерал Чернов недоумевал. Он не знал, чему верить — слухам с фронтов, известиям о поражениях или разговорам в ставке и газетам. Чернов был боевым генералом и много испытал на своем веку. Он участвовал в двух войнах — русско-японской и русско-германской. Он считал своим долгом быть на передовых позициях и потому не любил штабных офицеров и не верил им. Штабисты, по его убеждению, способны были на самые фантастические выдумки, чтобы только представить начальству положение дел в самом прекрасном свете.
Через несколько дней по приезде встревоженный Чернов поехал на прием к Колчаку.
— А, генерал! Добро пожаловать. Рад познакомиться с вами! — крепко пожимая руку, усадил его Колчак в кресло. — Ну рассказывайте. Как доехали?
— Да что говорить. По нынешним временам, доехал — и слава богу!
— Да, да… Вы правы, времена крутые.
— Не знаю, как кто, а мы ко всему притерпелись, — сказал Чернов, под «мы» подразумевая харбинцев, и вдруг усмехнулся.
Колчак слыл человеком от природы простодушным. Однако раньше, когда он был командующим Черноморским флотом, эта черта характера не казалась недостатком ни другим, ни тем более ему самому. В любом обществе держал он себя непринужденно. Но, оказавшись по воле судьбы, правителем России, он заметно переменился. Теперь говорить, отвечать на вопросы других, шутить или смеяться шутке ему приходилось осторожно — нельзя было забывать о своем сане. Невозможность быть самим собой его часто тяготила. Вот и теперь, на мгновение забывшись, он подхватил было усмешку генерала и засмеялся сам, но тут же спохватился.
— Ничего, терпеть, я полагаю, осталось недолго. Вот подавим бунтовщиков и наведем в России порядок. Простите, — Колчак тяжело повернулся, протянул руку к затрещавшему телефону.
Чернов с удовольствием отметил про себя, что Колчак оживлен и бодр. Он не увидел в его лице ни тени тех тревог и сомнений, которые неотступно мучили его самого. Но, быть может, этот бодрый тон выдерживал он специально для генерала, приехавшего из Харбина? Нет, вот и но телефону адмирал разговаривал уверенно и
— О будущем не беспокойтесь, хлеба достанет всем. Имейте в виду, что нынешний урожай всего Поволжья наш! Вот только как там нынче с дождями?..
«Я мнителен, наверное, и дела наши не так уж плохи. Что ж, дай бог, дай бог», — с надеждой думал генерал Чернов. Дурное настроение его стало рассеиваться, и, заметно приободрившись и оживившись, он с интересом, даже с любовью стал рассматривать адмирала. Теперь он досадовал на себя, что отбился от своих и так долго находился не у дел. Его охватило вдруг страстное желание быть полезным всем начинаниям верховного правителя и весь остаток жизни посвятить великому делу освобождения родины. И ему хотелось сказать адмиралу, что с этой минуты он верный исполнитель его воли.
Но, как назло, в кабинет вошел адъютант, и не успела закрыться за ним дверь, как вошел еще один адъютант, и оба с большими красивыми папками вытянулись перед Колчаком, преданно глядя ему в глаза и ожидая разрешения говорить. Оба адъютанта были стройны, выхолены и одеты с иголочки. Серебряные шпоры их позванивали при малейшем движении. В лучах солнца, косо падавших в большое окно, ярко поблескивали их аксельбанты и начищенные пуговицы.
Генерал Чернов насупился. Адъютанты, не желая замечать его хмурого вида, дополняя друг друга, стали читать из своих папок верховному правителю. И чем больше и скорее читали они, тем очевиднее становились успехи и победы на всех фронтах, тем явственнее видны были те меры, которые были уже приняты или еще принимались для решительного удара, для окончательной победы над врагами России в наиближайшее время.
Генерал Чернов слушал их доклад, видел, что в то время, как докладывал один, другой поправлял аксельбанты и незаметно одергивал мундир, стараясь выглядеть еще элегантнее и ухоженнее, и, наоборот, когда умолкал первый докладывающий и начинал докладывать другой, то прихорашиванием занимался первый. Слушая и глядя на них, он видел, что для них важнее собственные персоны, чем действительное положение на фронтах, и начал краснеть от гнева и думать: «Все эти штафирки — мразь!»
Выговорив все, что у них заготовлено было и что должно было успокоить и обрадовать верховного правителя, адъютанты, по-прежнему не взглянув на генерала Чернова, вышли.
— Ну вот видите, генерал, дела наши, слава богу, идут хорошо. Очень вовремя, очень кстати приехали, генерал, — бодро сказал Колчак.
Генерал поерзал, не зная, как возразить. Кожаное кресло нервно заскрипело под ним.
— Простите, ваше высокопревосходительство, я далеко не так уверен в этом, как… ваши адъютанты, — он хотел сказать: «Как вы», — но сдержался.
— Вот как? Не верите… — Колчак принужденно засмеялся. — Как я посмотрю, генерал, вы большой скептик?
Чернов начал было говорить о причинах своих сомнений, но Колчак не дал ему закончить:
— Чепуха! Простите… Вы только что приехали из Харбина, а я каждый день вижу людей, прибывших с фронта. У меня самые свежие вести, и я не имею оснований не верить им.
Колчак резко поднялся, показывая этим, что разговор ему неприятен и что он не намерен слушать мнения непосвященных людей и тем более унылых скептиков, во всем видящих одно плохое и не знающих того, что знает он. Обиженно выпятив подбородок, он зашагал по широкому, просторному кабинету, одну стену которого целиком занимала картина Российской империи.