Кровь и Вино. Любимая женщина вампиров
Шрифт:
Гвендалин давно рассказала мне, в чем заключается жизнь супругов за закрытыми дверями. Честно признаться, я никогда не испытывала брезгливости, уверенная в том, что близость — это личное между мужчиной и женщиной. Но этот образ, слегка измененный в силу прозвучавшего предложения, значительно отличался от всего прочего.
Стало жарко.
И это меня Генри назвал фригидной?!
Знал бы он, о чем я сейчас думаю, — челюсть бы не успел подобрать от удивления!
Домой я вернулась так же тихо, как и ушла. Родителей все еще не было дома, и расслабившиеся
Но стоило только успокоиться, на время отметая черные мысли и порочные картинки, как в спальню постучалась Гвенди, юрко просовывая голову в проем дверей.
— Милая, родители зовут тебя. Они в гостиной.
— Зачем?
— А мне почем знать? — привычно ответила она, утаивая свою осведомленность о делах всех живущих под этой крышей. — Настроение у них хорошее, может, хотят поделиться причинами?
Это и пугало.
Зная, что наши понятия о приятных новостях сильно разнятся, я не торопясь спустилась, вежливо постучав, прежде чем войти.
— Аврора! — заметив меня в пороге, мама, широко улыбаясь, указала на место перед собой, приглашая меня присоединиться. — Садись скорее! Нам с отцом есть о чем тебе рассказать!
Опасливо опустившись на обтянутые бархатом диванные подушки, напряженно уставилась на родителей, которые проказливо переглядывались, словно споря, кто первый начнет говорить.
И, судя по всему, победил отец:
— Аврора, мы с матерью посовещались и поняли, — дав мне опрометчивую надежду, начал он, — что не подарили тебе достойный подарок в честь помолвки! И сегодня мы исправились, дорогая, — уничтожив мое настроение одной фразой, отец выложил на столик тонкую стопку бумаг. — Вот, это наш с матерью подарок для тебя и Генри.
— Что это?
— Бумаги на дом, — торжественно замирая, сказала мама, нетерпеливо смыкая губы.
— Бывший дом семьи Франкфурд. С того момента, как они уехали в Дождливое Ущелье, особняк пустовал. Мы решили, что для вашего с Генри гнездышка он станет замечательным местом.
— Ну, ты рада?
— Ура-а-а, — фальшиво улыбаясь, протянула я.
Но, как оказалось, моим родителям этого хватило, чтобы принять мои широко распахнутые от ужаса глаза за чистую монету. Они трогательно взялись за руки и еще раз переглянулись, чтобы уничтожить меня окончательно.
— Дело в том, что мы купили этот дом уже давно, еще в день вашего знакомства, и…
— И-и?.. — печально протянула я, не представляя, что услышу.
— И вы можете въехать в него уже завтра! — Мама радостно сжала пальцы в папиной ладони. — Рабочие все отремонтировали, мебель привезли несколько дней назад, и единственное чего не хватает этому дому, чтобы жить, — вас!
Стоило только представить, что уже завтра мне придется остаться с Генри наедине под одной крышей, и лицо моментально поплыло, разбивая кривую улыбку и превращая ее в унылую гримасу, неспособную скрыть ни единой мысли.
— Аврора, что с лицом? — Удивленно вскинув брови, словно и вправду ничего не понимая, спросила женщина. — Ты не рада? Не хочешь поблагодарить нас?
—
— Ерунда! О вас с Генри знает уже вся столица! Даже его величество благословил этот брак! — вспыхнула она, меняясь в лице.
Мама определенно не торопилась делиться с отцом деталями нашего разговора, произошедшего по дороге к поместью Ханэм, и явно утаивала от него мое мнение по поводу свадьбы. Скорее всего, прилюдная выходка Генри в саду также осталась неосвещенной для родителя, который ни секунды не сомневался в грандиозности своего плана.
— Я согласен с Камил, — поцеловав женские пальцы, лежащие в своей ладони, ответил он. — Я уверен. Вам и самим наверняка не терпится как можно скорее оказаться наедине…
— Чушь…
Губы сами выдохнули это слово в воздух, резко разрывая пелену лжи и обмана между нами.
Если моим холодным взглядам, откровенной дистанции с Генри и молчанию они еще могли сопротивляться, объясняя тем, что вслух протест не высказан, то теперь это было не так.
— Аврора…
— Отец, я не хочу. Генри ужасен. Он пьяница и изменщик, грубиян и тиран. Если тебе хотя бы немного есть дело до моих чувств — отмени помолвку, пока не поздно. Я лично принесу извинения его семье, но связать с ним жизнь — просто немыслимо! Худшего мужа и представить нельзя!
Мужчина помрачнел, его кожа вмиг посерела, а нос заострился из-за крепко сжатых челюстей. Темные глаза сверлили меня тяжелым взглядом, пока мама, словно невинная и искренне ошеломленная, прижимала ладони к губам, пряча за ними открытый от удивления рот.
— Прошу, отец… Не допусти этого.
Тишина становилась просто невыносимой. Она тяжелым грузом давила на плечи, а отцовский взор сверлил во мне дыру, угрожая сварить заживо своей строгостью.
Наконец, поднявшись, мужчина собрал со стола бумаги на дом и грубо бросил их мне на колени:
— Завтра же вы начнете обживаться в новом доме, Аврора. Это не обсуждается.
Размеренным, но явно озлобленным шагом он покинул комнату, и мама тут же сорвалась за ним, оставляя меня в одиночестве.
От слез перехватило горло, защипало в носу. Но я держалась, сжимая вспотевшими руками эти жалкие бумажки, сминая их, как черновики.
Плевать. Им было плевать на меня.
И неожиданно мне стали ясны чувства отца — такая выгодная сделка, сорвавшись, могла испортить его репутацию, и мои чувства здесь были лишь незначительными крошками, не имевшими ни малейшего веса.
Им даже не жаль.
Тогда почему я думаю о чувстве вины, каждый раз представляя, как покидаю отчий дом? С какой стати я переживаю за их чувства, если им на мои плевать?! Ведь сейчас они показали это чрезвычайно откровенно. До боли.
Оставаться под этой крышей стало невыносимо душно. Стены давили, огонь в камине жег и коптил, а окна свистели, пропуская сквозняк.
Желание убежать прямо сейчас вскипело в груди костром, способным осветить небеса!
Но, взяв себя в руки, я выдохнула, успокаивая дыхание.