Кровь и Звёзды
Шрифт:
— И все же ты любишь Блекджек. Возможно как сестру. Возможно иначе. Но несмотря ни на что, ты её любишь. И это пугает тебя. Или ты стыдишься этого. Я не уверена, что именно.
П-21 резко прошипел сквозь зубы.
— Блекджек убила пони, которого я любил. Она забила его до смерти прямо у меня перед глазами! Ты это знала? Вы все это знали? — повисла ужасная тишина, нарушаемая его резким дыханием. — Она сдавала меня… и множество других жеребцов… обратно в больницу, чтобы потом нас насиловали снова и снова. Как думаешь, пыталась ли она прекратить все это? Пытались ли они все прекратить это? Нет. Никогда. Ни Блекджек. Ни Джин
Я лежала в кромешной тьме, слушая его прерывистое дыхание, затем он медленно произнес низким голосом:
— Я думал, что если мы выберемся… как-нибудь… она изменит это. Блекджек способна на все. И она смогла бы это. Но каждый жеребец в Стойле смирился с подобным обращением. Кобылы только и ждали момента, когда странные незнакомцы наконец уйдут, чтобы выкинуть их из головы и продолжать жить как раньше. Ни одна из них не была достаточно проницательна или порядочна, чтобы признать насколько отвратителен был уклад жизни в Девяносто Девятом. Ни одна, кроме Блекджек.
— Я не люблю её. Не могу любить её. Потому что каждый раз, думая о ней, я вспоминаю её обращение с нами и не знаю, как можно простить её за все это. Сомневаюсь, что смогу когда-либо забыть это. Но, в то же время, я не могу её ненавидеть. Не могу бросить её. Поэтому я следую за ней, пока она разрывается на части ради пони, которые не лучше кусков мяса, удивляясь, какого хрена она пытается добиться!
Он хрипло задышал, и долгое время все просто молчали. Затем Скотч мягко произнесла:
— Прости. П-21. Я. Я так сожалею, что никак не пыталась помочь тебе. Я как-то нарвалась на неприятности, сказав, что неправильно обижать вас только потому, что вы мальчики. Сказала, что это глупо. Меня побили. Даже Маму. И мы никогда не заикались об этом.
Его голос чуть смягчился.
— Ты не знаешь за что извиняешься, Скотч. Надеюсь, никогда не узнаешь. И Блекджек не знает. Поэтому не надо говорить мне, что я люблю её. Я просто хочу помочь ей, чтобы она продолжала помогать другим. Потому что я не могу…
Я вздохнула и потрясла головой, дождь продолжал барабанить по крыше, лодка раскачивалась на волнах. Тарбутс кашлянул и произнес:
— Не хочу сказать, что эта маленькая драма пони из Стойла не увлекательна, но наш капитан уже почти целый день валяется без сознания. Ей нужен какой-нибудь единорог, который сможет вынуть её из шара.
Спор продолжился, становясь все более непонятным, поэтому я перевернулась на бок и тяжело прокашлялась, чувствуя ноющие узлы мышц. Мои ноги нестерпимо болели, а я даже не стояла на них. Каждый вздох давался с трудом. Может мне уже умереть и избавить их от проблем. Это было бы разумно, ведь так?
* * *
Снег кружил у моих черных ботинок, когда я пробиралась по сугробам к массивному бетонному строению… медицинскому центру Флаттершай. Свечение городских щитов на мили вокруг окрашивало все в ядовито-зеленый цвет. Над головой висели тяжелые серые облака, я продвигалась словно черный призрак через лес мимо заброшенных повозок в сторону маячившего вдали света, что манил пони со всей округи. Среди множества припаркованных повозок, виднелись палатки, где сновали врачи в желтых костюмах радиационной защиты, которые смывали радиоактивный снег подальше от прибывающих пони.
Я
— Стой! Назови… — начал пони с сержантскими нашивками. Не говоря ни слова, я левитировала своё удостоверение и раскрыла его, они мгновенно опустили оружие.
— Примите наши извинения, специальный агент.
Они отошли в сторону, пропуская меня.
Внутри больницы находились десятки, возможно сотни напуганных и больных пони, за которыми ухаживали измученные, но продолжающие свою работу доктора. Один приблизился ко мне.
— Лечение? Еда? Радчистка? — нервно спросил он. В моем усиленном Л.У.М. зрении мигал значок радиационного заражения.
— Нет. Да. Да — ответила я приглушенным из-за респиратора голосом. Он направил меня к медицинскому стенду с висящими на нем пакетиками экстра сильного Антирадина. Я сняла маску и начала пить, наблюдая как доза радиации постепенно сходит на нет.
— Приятно видеть кого-то от правительства. Все пони здесь до смерти напуганы с тех пор, как поднялись щиты. Большинство из них пытались добраться до Мэйнхеттена. Они слышали, что он пока еще не тронут.
В его голосе слышались вопросительные нотки, как если бы он искал некоего подтверждения своим словам. Я промолчала. Затем съела плитку сухого пайка, запивая его лекарством.
— Что насчет Филлидельфии?
Я опять не сказала ни слова, и он, похоже, понял намек.
— Что ты здесь делаешь со всем этим? — поинтересовалась розовая доктор, нахмурившись и указав на мое вооружение. Я допила лекарство, затем спокойно взяла несколько полных пакетиков Антирадина и левитировала их к себе в сумку, не обращая внимания на негодующую пони-доктора. Глаза розовой кобылки широко распахнулись.
— Да как ты смеешь! Немедленно вытащи…
Заклинание не потребовало усилий. Она мгновенно утихла. Следующее заклинание было таким же простым, и её нога изогнулась на двести семьдесят градусов. Она рухнула на землю, её рот открылся в беззвучном крике. Медбрат попятился, но замер, заметив мой взгляд. Наконец, я прижала копыто к горлу доктора и отменила заклинание, из её ноги торчали обломки кости.
Я посмотрела на лежащую кобылку и тихо произнесла:
— Мои дела тебя не касаются. Не суй нос куда не следует.
Затем я повернулась к медбрату.
— Мне нужно добраться до генераторов, срочно. По моим данным, сюда могли проникнуть диверсанты.
Он без колебаний указал на дверь на противоположной стороне атриума, я ответила кивком.
— Спасибо. Оставь её. Пусть привыкает к новому порядку вещей, — сказала я и покинула их.