Кровь Империи
Шрифт:
— Тебе это никак не поможет. Проблема тянется с моего воцарения. Я был вечно в тени больших светил и наделал много ошибок.
Тайны семьи за семью замками, что не доверяют даже мне. Было бы интересно почитать хроники про дворцовые перевороты и другие интересные моменты в истории династии. Выпив с ним еще пару раз за счастье молодых, я уже хотел уходить, когда он посмотрел на меня странным взглядом.
— Три раза я начинал писать письмо о твоем отстранении и аресте, но что-то меня останавливало. Ты, словно, сам дьявол заставил меня сделать то, на что я никогда бы не согласился.
Кому-то уже похоже хватит сегодня праздновать и пора его отправить на отдых, но буйная голова не давала покоя, и я произнес другие слова.
— И как тебе прозреть после стольких лет жизни под пеленой обмана?
— Это больно, когда предают самые близкие люди, но зря ты винишь во всех бедах Аликс. Я уверен она меня не предаст и разделит все радости с невзгодами в этой жизни. У нее сложный характер, но я ее люблю.
— Как говорят по-настоящему счастлив тот, кто любит. Это твоя ноша.
Покивав головой и в очередной раз задымив папиросой, Николай весь как-то подобрался. Самое время начать пьяные разговоры.
— Тебе не дадут провести реформы, Дмитрий. Они никому не давали это сделать. Рано или поздно пуля с бомбой закончат твой земной путь. Отступись пока не поздно. Уезжайте с Ольгой куда захотите я дам вам денег и…
— Я не отступлюсь. Никогда!
— Хотел бы я чтобы у тебя все получилось, но… иди тебя жена ждет, — махнул рукой император и как утопающий схватился за бокал с коньяком.
Кстати, не заметил дольки лимона, а ему приписывают это новшество в питие коньяка. В одном он точно прав, молодая жена долго ждать не будет.
Интерлюдия 4
Австрийский солдат лениво посмотрел с вышки в ночную темноту и отвернулся к виселице с трупами. Вдали от фронта бояться некого. Узники со впалыми щеками даже при всем желании не смогли бы оказать достойного сопротивления. Не служба, а сказка по сравнению с теми, кто сейчас умирает от русских пуль или снарядов.
Отношение к заключенным русинам и русским военнопленным в Телергофе было хуже, чем к скоту. Некоторые солдаты получали удовольствие от издевательств и пыток, превращаясь в самых настоящих животных. Иногда Пауль ловил себя на мысли, что сразу убить всех узников было бы куда гуманнее. Впрочем, славян он не любил, как и большинство австрийцев, так что… продолжить мысль солдат не успел. Чужая рука зажала ему рот, а в спину вошел длинный кинжал.
Аккуратно придерживая труп австрийского солдата, казак махнул рукой своим товарищам, показывая, что можно открывать ворота. Серые тени разошлись по территории Телергофа без лишнего шума вырезая караулы. Захват лагеря прошел строго, как отрабатывалось на учениях и только один раз пришлось применить огнестрельное оружие на бдительных патрульных. Спящие в казармах австрийские солдаты проснулись от звуков выстрелов, но было уже поздно. Направленное оружие не оставляло и шанса на сопротивление.
Длинные бараки с заключенными в этот момент тоже не спали. Примкнув к небольшим окошкам, они жадно ловили все звуки и вспышки огней. Услышав русскую речь на миг повисло гробовое
— Братцы, свои?
— Свои! Чичас откроем. Подожди немного.
— Слава Богу! Не жалейте этих тварей, они не люди. Продались самому дьяволу. А мы тут от своих предателей избавимся.
Вид болтающихся в петлях трупов и болезненная худоба узников приводила штурмовиков в ярость. От немедленной расправы над австрийскими солдатами бойцов Штурмового полка удерживала только дисциплина, но они не сомневались, что вскоре последует долгожданная команда.
— Лагерь захвачен. Разрешите приступить к экзекуции? — доложил командиру вернувшийся сотник.
Глебов внимательно посмотрел на Унгерна. За время службы в Штурмовом полку он повидал всяких людей. Религиозных мистиков, ярых материалистов, сторонников разных политических и философских течений, даже староверы, бывало, вступали в диспут на острые темы. Как правильно говорил великий князь на переломе эпох в умах людей начинается брожение и только государство может показать правильный путь из множества доступных.
Опытные солдаты и казаки, перешедшие в Штурмовой полк, по-разному относились к непривычным словам Дмитрия Павловича. Но именно барон впитывал, как губка философию штурмовиков. Презрение к смерти, чувство локтя и готовность идти до конца пока не будет выполнено задание он принимал всей душой. За время похода Унгерн показал себя, как умелый воин и командир. Ни капли страха на острие атаки или полная уверенность в своей правоте при разговоре с австрийским патрулями. Талантливый кадр.
— С рассветом начнем, как только соберем показания наших военнопленных и других узников. Мы не можем наказать невиновных, — ответил капитан.
— Так даже лучше. Успею, как следует подготовиться…
Передав не самое приятное дело сотнику, Глебов даже в самом страшном сне не мог себе представить к чему это приведет. В душе капитан корил себя за то, что не взял на себя исполнение казни, а теперь придется брать ответственность за совершенное. После начала экзекуции капитан лучше понимал слова великого князя почему за бароном надо следить.
— Господи, спаси и сохрани, — прошептал один из казаков и перекрестился.
Комендант лагеря уже не мог кричать и просто выл. «Кровавый орел» вновь явил себя миру и даже у ветеранов стыла в жилах кровь. Была ли казнь идентична древнему ритуалу неизвестно, но равнодушных точно не осталось. Одно дело повесить военных преступников и другое дело жуткая казнь. Единственными, кто нормально воспринял «кровавого орла» были бывшие узники.
— Сотник, достаточно! Повесить всех, кто замарал свои руки преступлениями и закончим на этом, — отдал приказ Глебов.
Операция выполнена. Сделав фотографии с казненными палачами и табличками на их шеях отряд готовился к выходу. Если контрабандисты не обманут, то есть все шансы уйти. Вот только с Глебовым не был согласен барон Унгерн.
— При всем моем уважение, Петр Афанасьевич, мы не сможем далеко уйти. Измученные люди не пройдут и половину дневного перехода, как упадут от истощения, а в городе хватит солдат и полиции, чтобы поймать нас всех.