Не помню, как его звали.Серёжа? Нет, не Серёжа.Любила его? Едва ли.А он меня? Не похоже.Слова, интерьеры, позы —всё доброй памятью стерто.Вручил мне букет мимозы,встречая после аборта.
«Смято. Порвано. Расколото…»
Смято. Порвано. Расколото.Нежной битвы дезертирыразошлись по разным комнатамоднокомнатной квартиры.А глаза то уклоняются,то в упор берут на мушку.Плохо почта доставляетсяна соседнюю подушку!
«Ошиблась, словно дверью,
временем…»
Ошиблась, словно дверью, временем —октябрь! – июльская жара,и травы исходили семенемна сброшенные свитера,и под рубашкою распахнутойструился родниковый пот,и верилось: в душе распаханнойозимая любовь взойдет.
«Синий водоем…»
Синий водоем.Теплая вода.Как мы тут живем?Раз и навсегда.Липы. Тополя.Птичье айлавью.Только ты и я,как тогда, в раю.
Санджар Янышев
Землетрясение в июле
Вот это и есть ждать природы щедрот. Мы проснулись.Трясло. Как пищальи заряды, летучие мышивыдергивались из копченой дыры контрабасаи глохли. В горах помутнелые сны свои русла,должно быть, покинули морщиться. Мы жеот их вещества загустели быстрей алебастра.И целую вечность потом не могли двинуть бровью.Покуда внизу голосила молочница. Домихтиоловой мглой, размягченной, как сумрак, корою —единой породой твердел; под светлеющей кожейхребты ископаемых рыб, рудименты искомыхоплаканных некогда кукол, собачек и кошекугадывались, как светящийся призрачный Китеж.Вот это и значит – «незыблемость». Сделайся снегом,ползущим с вершин, – не почувствуешь меньшей надёги;и будучи сном – самовольно сосуд не покинешь…Не требуй у рождшей земли милостынипокоя. Она торжествует движенье над небом.А я торжествую – тебя. И на будущей пленкеты веткой проснешься, но почва ее не коснется отныне.
Июль
Ни влагу, ни сквознякиз спального кварталадень не принес. Итак:ТЕБЯ МНЕ НЕ ХВАТАЛО.Затем пришла грозаи тишину обстала.Из зеркала креза(тебя мне не хватало)обрызгала челопеском и целовала.Но всё бы ничего —тебя мне не хватало.Ты рядом не спала,ты родинки считала;на том конце весла —тебя мне не хватало —ты, чтоб не расплескать,как мед меня черпаладо гальки, до песка…Тебя мне не хватало.…Потом, уткнувшись в брег,ты юбкой подвязаламой голос, этот бред(тебя мне не хватало?),и унесла туда,где смерть переживалатебя, меня – когдатебя мне не хватало;где взмыленный, как лук,шашлычник из мангалаобугленный мой слухподдел (мне не хваталотебя!) витым ногтем.И слышно во все сталоконцы (перед дождем?):Тебя. Мне. Не. Хватало.Ты этот слух что стихвдыхала и глодала;я наконец постиг:тебя – мне не хватало.Ты жизнь мою, как сонво
сне, припоминала.Мы спали в унисон.Тебя – мне – не хватало.И сколько бы, любя,ты мной ни прорастала —с тобой, в тебе, тебямне мало.
Одно-единственное лето
Мы не проснемся на веранде летнейв испарине дождин; в столбе из пылимы не взлетим на лепестках календул —затем, что это с нами уже было.Один пучок не можно съесть редисавторично. Ты – Линор, не Лорелея.Затем, что не хочу иных традиций,кроме традиции неповторенья.Смотри: плывут драконы-облаканы,красны, как речь об это время суток.Нет в их чертах ни Замысла, ни Плана —как это видно нам отсюда.Когда слегка иначе повернетсянавстречу каплям лист, чем ныне-присно;когда вспорхнут, как монгольфьеры, гнездаи луч забрезжит в горле у хориста;когда луна взойдет над этой кронойчуть-чуть правей, и ты сгоришь без пепла…Любую смерть приму как меру, крометрадиции неспешного успенья.Не так ужасна месть вещей и метров,как лишняя графа в господней смете.Без гражданства, очков и документов —я так же, как и ты, внезапно смертен.Но, веришь ли, я удержусь на том жепупке земли – без дужек и одышек, —когда нога свой след не подытожити пуговица петлю не отыщет.Не веришь. Значит, вон из поднебесья —в семью, в любовь (надежду, память, веру)?..Мы высоки в своем земном плебействе.Как это очевидно сверху.
«Слушай, я расскажу тебе, как я рос…»
Слушай, я расскажу тебе, как я рос.Поначалу я был глух, как резиновая подошва.Я приходил на чердак, лез на дерево, опускался в подвал.Я похищал у птиц, мышей и жужелицих клекот, визг, их протяженно-иступленное молчание(молчание-страх, молчание-мох, молчание — солнце…);я брал все подряд – неразборчивый расторопный старьевщик —не зная даже, как всем этим распорядиться…Будущее: неправдоподобно круглая головаплывет в горной реке.Дальше. Все звуки, все шорохи, сполохи и листва,они откладывались во мне и становились одиночеством,сжатым, желейным, топленым, —какое бывает лишь в детстве.Но эти слоеные шумы никогда не приходят одни.К ним по пути пристают обрывки света,затёмки полотенец, обломки лимонного пирога…Сказал: рой —скажи: можжевельник.Сказал: смола —назови: птица.(На что летят эти насекомые вепри – на свет?Они летят на тепло, которое свет излучает,хотя бы уже тем, что он – свет.Что же они едят – кровь?Они едят цвет, который эта кровь расточает,хотя бы уже потому, что она – кровь.)Горная река, круглая голова:Дайте увидеть, я должен, дайте…Я написал: вижу звук.Итак, я увидел кладбище,свернутые в поцелуй еще живые рыжие листья —и это был разгар лета, чуть ли не июнь!И я сказал: «О-у-фф!» —звуки потекли жидким стеклом – назад,к своему источнику,обжигая и трепеща…Они лились, а я не пустел, потому что уже был влюблен,потому что…Ты ведь у меня умница:Что не знаешь, то видишь;Что не видишь, то понимаешь;Что не понимаешь, то чувствуешь;Что не чувствуешь, то знаешь наверняка.