Кровь Люцифера

Роллинс Джеймс

Когда он откинул голову, Эрин застонала. Она не желала, чтобы это поцелуй заканчивался. Никогда. Она не хотела терять его, терять эту близость. Кончиком пальца Эрин провела по волевому подбородку Джордана, по его скулам, задержавшись на крошечном углублении над его верхней губой, изогнутой, точно лук. Эти губы улыбнулись ей и подарили ей новый поцелуй.

И долго, долго не существовало ничего, кроме них двоих, забывшихся в жарком слиянии тел. Время потеряло всякое значение. Был лишь вкус его губ, колючее прикосновение щетины на его подбородке к ее коже, тяжесть его тела, ощущение

его внутри ее, сделавшее ее цельной — не потому, что он был нужен ей для этой цельности, а просто потому, что так было правильно.

Затем на какое-то мгновение, утонув в этой страсти, чувствуя, как ее тело отвечает на каждое его движение и прикосновение, Эрин закрыла глаза — и провалилась в то мгновение, когда она сидела рядом с Руном на полу часовни, чувствуя, как неистовый жар ее крови струится сквозь него, как расплывается грань между его и ее телами.

Женщина вскрикнула, выгнулась дугою под мужчиной, сильнее сжимая ноги, обвившиеся вокруг его бедер. Она оседлала это мгновение, словно волну, захваченная полетом экстаза, не зная, где начинается и заканчивается ее тело.

Наконец Эрин рухнула на постель, задыхаясь и дрожа.

Джордан целовал ее, успокаивая, улыбаясь ей.

Она смотрела на него, чувствуя, что любит его даже сильнее, чем раньше. И все же душу жег огонек вины — она знала, что ее реакция вызвана не только прикосновениями Джордана.

— Что-то не так? — спросил Стоун, проведя пальцем по ее щеке.

— Нет... это было идеально.

Слишком идеально — и это пугало ее.

Они лежали, обнявшись, а квадрат солнечного света, падавшего из окна, переползал по комнате. В какой-то момент Эрин погрузилась в дрему без снов. Проснувшись, она прислушалась: не шумит ли вода в душе, нет ли каких-либо иных признаков того, что Джордан еще здесь, — но она знала, что он ушел.

Вспышка паники пронзила ее.

«Скорее всего он пошел за завтраком».

Эрин постаралась унять свой страх и вылезла из постели, чувствуя необходимость двигаться. Она наскоро приняла душ, и исходящая паром горячая вода прогнала остатки боли из ее тела, окончательно пробудив женщину. Выключив воду, Эрин насухо растерлась полотенцем и оделась в чистое — белье и одежду им принесли еще накануне ночью. Она была рада надеть привычные джинсы и белую хлопковую рубашку.

Поверх рубашки Грейнджер накинула кожаную куртку, скроенную из выделанной шкуры безжалостного волка. По прошлому опыту она знала, что такая кожа прочна, словно броня, и ей казалось, что в этой прочности она черпает силы и уверенность, заряжаясь на грядущий день.

Раздался стук в дверь, и Эрин обернулась. Дверь открылась. Женщина напряглась все телом, но увидела, что это Джордан.

— Я принес завтрак, — сообщил он, держа в руках поднос с кофе, круассанами и фруктами. — Вместе с приказом о выступлении.

— Приказ о выступлении?

— По пути я наткнулся на Христиана. Он сказал, что нам дано разрешение поговорить с узником.

Кардинал Бернард.

— Вовремя, — кивнула Эрин.

Джордан шутливо нахмурился, глядя на нее.

—

Вряд ли кто-то из нас прошлой ночью был способен провести допрос.

Верно.

— Когда мы сможем поговорить с ним?

— В восемь часов... примерно через час.

Стоун, неся поднос, подошел к кровати, сел и похлопал ладонью по матрасу рядом с собой.

— Как насчет того, чтобы я подал тебе завтрак в постель?

Эрин уселась рядом с ним.

— Мне казалось, это считается, только если на нас ничего нет.

Он поставил поднос на ночной столик.

— Мне нравится это правило... а, как ты знаешь, я твердо придерживаюсь разумных правил.

И начал расстегивать пуговицы своей рубашки.

07 часов 20 минут

Элизабет осторожно приступила к смене повязки на обрубке левой руки Руна. Она сняла старую повязку и осмотрела рану. Поверх мышечного среза уже практически везде наросла кожа, но лечение все еще требовалось. Графиня положила на рану компресс, пропитанный священным вином. Корца слабо застонал от боли, но так и не открыл глаза.

«Вернись ко мне, Рун».

Батори закрепила компресс свежей повязкой, затем выпрямилась. Она чувствовала, что солнце встало примерно час назад. Элизабет так и провела всю ночь в этой келье без окон, рядом с Руном. Здесь пахло ладаном и вином, немного — сеном и кирпичной пылью, и это напоминало ей о времени, которое она провела здесь в заточении. И все-таки она осталась, желая быть здесь, когда Рун очнется.

Графиня обвела хмурым взглядом помещение — оно казалось ей совсем неподходящим. Простая деревянная кровать с набитым соломой матрасом, на столике — подсвечник с горящей восковой свечой, здесь же — бутыль вина, чистая белая марля и флаконы с мазями, пахнущими все тем же вином и камедью. Точно такую же комнату отвели по соседству самой Элизабет, но за всю эту долгую ночь она туда так и не заглянула.

Шорох кожи по камню заставил ее обернуться к маленькой дверце кельи. Вошел низенький коренастый монах с выбритой на голове тонзурой — он принес еще вина и материала для повязок.

— Благодарю вас, брат Патрик.

— Для Руна — все, что угодно.

Всю ночь этот монах сновал туда-сюда, помогая Элизабет ухаживать за Корцей. При виде недвижного тела Руна, распростертого на кровати, лицо его выразило искреннюю скорбь. Он переживал за Руна куда сильнее, чем просто за собрата-сангвиниста. Похоже, эти двое были друзьями.

— Вам нужно немного отдохнуть, сестра Элизабет, — предложил он вот уже в одиннадцатый раз. — Я могу присмотреть за ним, и, если что-то изменится, я сразу же сообщу вам.

Она открыла было рот, чтобы отказаться, — но тут ощутила тихую вибрацию в кармане, где был спрятан сотовый телефон.

Томми.

За ночь графиня не раз воспользовалась удобным моментом — когда оставалась одна, — чтобы попытаться связаться с мальчиком; но снова и снова она слышала лишь механический голос, который просил ее оставить сообщение. Она так этого и не сделала, боясь, что ее слова услышит не тот, кому они предназначались.