Кровь не вода (сборник)
Шрифт:
– Как же так? Я не понял. Ты… вы… еще… не того?
Элла ничего не ответила, вздохнула, кивнула и стала натягивать платье.
У двери она обернулась и вдруг рассмеялась:
– А что, вы сильно расстроились?
Он, бледный и потерянный, только махнул рукой и пожал плечом.
После этой истории Элла как-то вдруг успокоилась – ну, наконец все случилось. И ей будет не стыдно перед сестрой.
А ночью – ночью случился кошмар. В комнату влетела Людмила и, подбежав к Элле, уже почти блаженно уснувшей, стала бить ее босоножкой по спине и плечам, громко крича:
– Ах ты,
Элла накрылась с головой одеялом, увертываясь от тычков, и молила только об одном – чтобы не проснулись соседи и не разразился скандал. Боже, какой ужас! Какой позор!
Устав, Людмила рухнула на кровать и зарыдала.
Рано утром Элла тихонько собрала свои вещи, выскользнула в коридор, затем на улицу и взяла такси на вокзал.
«Бежать! – стучало у нее в голове. – Бежать, и все. Подальше от этого ужаса!»
Она бежала, унося с собой отчаянный позор, безмерный стыд, некоторое удовлетворение, освобождение, познание – и еще пока, разумеется, неопознанную беременность.
Когда все открылось, вернее, дошло до нее, она, конечно же, бросилась к сестре.
Эмма слушала ее не перебивая. С удовольствием затягиваясь, попивая любимый кофеек и слегка усмехаясь.
Дослушав сестру, спокойно спросила:
– Так, ну, все хорошо. Что было – то было. Было – и слава богу! Но ты была у врача? В смысле точного срока?
Элла замотала головой.
– Так неловко, знаешь. Будут спрашивать, замужем ли я. Ну, и вообще.
– При чем тут «вообще»? – разозлилась Эмма. – Я про то, чтобы не прозевать, поняла?
– Что не прозевать? – переспросила непонятливая Элла.
Эмма вздохнула.
– Господибожемой! Нет, ты и помрешь с психологией девственницы. Аборт не прозевать, идиотка!
– Почему аборт? – прошептала Элла. – Зачем? Я… буду… рожать.
Эмма уставилась на нее немигающим взглядом.
– Ро-жать? – повторила она. – От кого? От Иван Иваныча?
– Александровича, – одними губами поправила ее Эмма. – Да, буду рожать. Шанса больше не будет. Ты что, не понимаешь? А так… Так я буду уже не одна!
Эмма встала, потянулась, прошлась по комнате, постояла у окна – все молча, пугая этим притихшую Эллу.
Потом развернулась, внимательно разглядывая сестру, и наконец сказала:
– Та-ак… А теперь – все и по пунктам!
Пункты были такие – что ты знаешь про этого своего Иваныча, старого сладострастника? Кто он, откуда? Чем занимается? Какие болезни у него в роду? Может быть, шизофрения, эпилепсия или, не дай бог, недолеченный сифилис? Какая профессия? Возможно, он облучен и у него отвратная кровь. А, ты не знаешь? А может быть, его мамаша провела остаток жизни в дурдоме? Или брат заключенный? Убийца, к примеру? Или сестра-алкоголичка? Или все вместе? Нет? Неизвестно? А от кого, позволь узнать, ты собралась рожать? Молчишь? Вот и подумай! Кто у тебя может родиться? Не знаешь, правильно. Плюс твои далеко не юные годы. И что в остатке? Да! Еще не забудь – мама и папа! Все это их просто убьет. Дочь понесла – от кого? Неизвестно. Дальше – квартира. Две смежные комнаты. Родители не молодеют и часто болеют. Денег в доме нет – все еле сводят концы. Значит, так, ты сидишь дома, с ребенком этим. Ребенок орет, родители не спят, денег нет. А знаешь, что есть? Не знаешь? Есть позор, нищета и вселенский ужас. Есть полусирота,
– Я… так хотела… родить, – повторила Элла. – Ну, чтобы… быть не одной!
– Ну, то, что ты идиотка, всем известно давно. Разве ты одна? А я? Разве меня у тебя нет? Ты что, Элка? Свихнулась? Мы же с тобой… Ближе нет. Кровные узы, родная!
Она подошла к сестре и крепко обняла ее, приговаривая:
– Мы с тобой не одни, Элка! Мы есть друг у друга. Ты и я. Самые близкие, самые родные. И никто из нас не предаст друг друга. Никто не подставит. Разве не так, милая моя? Разве не так, сестренка?
Элла плакала, прижимаясь к узкому и острому плечу сестры. Плакала, счастливая и несчастная одновременно.
Почему несчастная – это понятно. А почему счастливая? Да тоже понятно. Эмма сказала, что они есть друг у друга. Что они – не одни. И всю жизнь, до самой березки, как говорится.
Эмма сказала ей то, что она всю жизнь мечтала услышать, – сестренка!
– Но… у тебя же есть Шурик! – всхлипывая, просипела Элла.
– Шурик? – рассмеялась Эмма. – Ну да. Сегодня есть, а завтра – тю-тю. Шурик, не Шурик – какая разница? Да и вообще, при чем тут Шурик? Ты не поняла, что я сказала?
Поняла! Конечно же, поняла!
И сердце наполнилось счастьем.
Аборт сделали через неделю, все прошло спокойно и, если так можно сказать, хорошо.
Правда, Эмма в больницу «не забежала». Сказала, что «забежит», а потом… Не сложилось. День рождения брата мужа вроде.
Элла не помнила что.
Бывает. Элла поплакала – тихо, почти неслышно, собрала вещи и поехала домой. На метро. Денег на такси у нее не было – после отпуска… все знают, как это бывает.
А дальше все было обычно – обычная жизнь, обычные хлопоты. Жизнь текла монотонно, блекло, не радуя, но, слава богу, и не особенно огорчая. Или огорчая слегка. Как положено. Родители болели, старели, капризничали. Тетка с дядькой от них не отставали, тоже не забывая капризничать, стареть и болеть.
А Эмма снова выкинула очередной финт – Шурик спустя лет шесть был отправлен «по месту прописки», и возник новый муж. Эдвард.
Эдвард оказался финном. Познакомились они в Питере, куда любили завалиться его соотечественники – погулять от души, покуражиться. Эдвард этот был огромным детиной – белесый, безбровый, краснолицый. Об интеллекте речи быть не могло – он был простой строитель и, видимо, отчаянный выпивоха.
По-русски он говорил кое-как, с большим трудом, и с Эммой они общались на странной смеси английского, немецкого и русского.
– Как ты его понимаешь? – удивлялась Элла. – Лично я – ни бум-бум.
– А что мне его понимать? – смеясь, отвечала та. – Ничего умного я все равно не услышу. Да и слава богу, что не понимаю. Мне этот бред мужской надоел, хуже некуда! Интеллект не интеллект – на выходе, поверь мне, одно – все они дураки.
– Шутишь? – пугалась Элла. – Шутишь, конечно…