Кровь первая. Арии. Они

Бер Саша

— Вот не хуя се, — прошептала ошарашенная баба, всё ещё не в состоянии прийти в себя.

Наступила пауза в выяснении отношений. Дануха лихорадочно соображала, что произошло, пытаясь собрать ко частям развалившиеся мозги. Зорька в это же время пыталась успокоиться. Она сама не поняла, как это у неё вышло. Обычно Хавкиным даром она просто давила, как прессом, а тут, как удар получился, даже сама почувствовала. Схватка двух ведьм была молниеносной, но по силе просто убийственной. Дануха тогда ещё подумала, если б не Водяница, что её подлечила, да омолодила, она б такого колдовского удара не перенесла бы. Наконец молодуха, чуть успокоившись,

усталым, каким-то скрипуче-старческим голосом проговорила:

— Я тож рада тибе видить, Данух.

Баба, сидя на земле, тяжело дыша и упираясь одной рукой на траву, а другой вытирая моментально взмокшее лицо, настороженно повернула голову на молодуху и её глаза вновь распахнулись от очередного удивления. Пред ней стояла не Зорька, а Степная Дева! Точь-в-точь, как описывала её Елейка. Половина девка прекрасная, а вторая — мертвечина дохлая. Тут на неё накатила паника, по-другому это состояние и не назовёшь.

— Прости Дева Степна, — запричитала Дануха чуть не плача, переваливаясь на колени и тыкаясь головой в землю, — не признала, родна, прости дуру неразумну.

— Да расслабьси, ты. Ни кака я ни Дева. Зорька, я, Зорька. А это, — и она указала рукой на изуродованную половину лица, практически без кожи, с напрочь выдранной бровью, разорванным ртом и ухом, изборождёнными ровными и глубокими полосами шрамов, — мине мужинёк разукрасил при расставании, чёб помнила его ласку нимерину на всю оставшуси жизнь.

Дануха слушала всё ещё стоя на коленях, но уже с поднятой головой, всё ещё с опаской, но внимательно рассматривая изуродованную половину лица.

— Ох ё, — пропела своё Дануха чуть слышно и медленно поднялась с колен.

Теперь они стояли лицом к лицу и опять молчали, но уже спокойно рассматривая друг друга. Дануха Зорькино лицо, а молодуха необычное одеяние. Наконец баба огляделась, подняла клюку. Зорька тут же напряглась, а Дануха тут же растерялась, боковым зрением заметив резкое напряжение и собранность молодухи. Не желая получить ещё одного удара, скорей последнего в её жизни, она медленно положило клюку обратно на землю и села рядом на траву, но уже расслаблено, как бы приглашая собеседницу сделать тоже самое. Зорьку долго упрашивать не пришлось. Она опустилась на заросшую грядку, только села теперь лицом к бабе. Воздух аж звенел от напряжения или это в головах обои звенело, скорее второе. Наконец Дануха начала:

— Чем эт ты мяня приложила? — спросила она тихо и даже по интонации заискивающе примирительно, — чуток мозги не вылятели.

— А, — отмахнулась Зорька, принимая предложенный тон, — так. Ни бири в голову, бири в руки, глядишь и мозги цилее будуть. Я чё зашла-то, — тут же перешла она на панибратский тон, продолжая, как бы между прочим, будто ничего не было, — Хавка просила тибе навистити. Уж больно пириживала за тибе.

— Как она тама? — спросила Дануха сухо, скорее машинально, чем сознательно.

— Померла, — ответила Зорька равнодушно спокойно, как будто констатировала то, что наконец-то произошло, нечто долгожданное и всеми ожидаемое.

Тут Дануху вновь передёрнуло, и она злобно зыркнула на Зорьку, всем видом давая понять, что и смерть своей подруги, хотя Хавка никогда в подругах не числилась, тоже решила повесить на девку. Но молодуха вида не подала, что заметила её агрессивную реакцию и продолжила спокойно с ноткой скорби и уже без маски Хавки:

— После родового сидения представилась. Как Звёздочка очеловечилась, она

её обмыла, наказала, что сделать надо, легла на лежак и померла. Я поначалу не поверила даже. Говорю с ней, а она молчит. Думала уснула, чё ли? Давай тормошить, а она уж жмур. Похоронила по обычаям, как положено. А вот одним из её желаний было как раз тебя навестить. Вот и навестила.

Наступило очередное мучительное молчание. Говорить этим двум, некогда, чуть ли не родным людям, было невыносимо трудно. Дануха понимала, что наступила её очередь что-нибудь сказать, но в голове такой кавардак творился, что собрать мысли в кучу никак не удавалось. Там шла не шуточная борьба двух противоположностей. С одной стороны, ждала она Зорьку, очень ждала, по крайней мере надеялась, что придёт. Ведь неспроста ж на прошлогодний Семик Дева Речная её отметила. С другой, сама себе «хвост накрутила» на девку, как на вражину лютую, обвиняя её чуть ли не во всех грехах. Зорька конечно же чувствовала враждебность к себе, не зря ж баба кинулась на неё с колдовской силой без всяких разговоров, даже не соизволив узнать кто перед ней, а она ведь теперь не та оторва, что раньше. Не только сдачи может дать, но и саму Дануху с её волчьим хвостом в бараний рог свернуть, а то что колдовская сила в нём, она даже не сомневалась, видела чуть ли не обычным глазом. Конечно обидно, что так встретили, но и набиваться в родню не собиралась. Жрать конечно хотелось до ужаса, но и гордость никуда не денешь.

— Ладно, — печально подытожила разговор после долгого молчания Зорька, вставая и вновь переходя на говор Хавки, — повидала и будя. Ты тута посиди, говном покипи, по округи повоняй, а мине некода на твои заибоны тута глаза пялить. Попиздохала-ка я дале. Погостила называтси…

С этими словами она развернулась и медленно пошла прочь. С одной стороны, она надеялась, что баба её остановит, но с другой, она жутко обиделась на бывшую большуху, которая даже не выслушав, не предложив ни крова, ни еды, вот так взяла и выперла с голодным ребёнком на руках. Она уже начала обдумывать, что же ей делать дальше, куда податься. А тут Дануха опять учудила. Её видите ли зацепили матерные слова Зорьки и в мозгах переклинило.

— Ты ебальник то прихлопни, молода больно матькатся, — не желая того, включила она большуху, пожалуй, автоматически, реагируя на мат от молодухи, хотя тут же и осеклась, но поздно.

— А ты мине в рот то ни ибла, чёб затыкати, — тут же нагло и беспардонно врезала её Зорька, остановившись, сжав кулаки, но не оборачиваясь, приготовившись уже размазать эту выжившую из ума вековуху, как говно по травке — я право на мат ни из-под твово подола вылизала. Я хоть и молода, да матёра ни мене твово.

Тут Зорька резко обернулась, злобно сверкнув глазами. Дануха же заткнулась, потупилась и очень пожалела о сказанном. Она как-то сразу поняла, что её бесило, как прозрела. Бесило её собственное бессилие перед этой с детства знакомой девкой. Она чувствовала Зорькину силу, но не могла поверить, что эта лютая ведьма её вчерашняя оторва. Да и не Зорька это. Другая какая-то. Совсем другая. Она по дурости попыталась большухой на неё наехать, да колдовством припугнуть, а оно вон как вышло. Девка то не только выросла, да и переросла её. И она тут же спохватилась, признав в борьбе бабьих сил своё полное поражение, хотя бы для самой себя, интуитивно начала стелить мягко, даже не отдавая себе отчёт, что именно этим бьёт в точку, да ещё ниже пояса: