Кровь Рима
Шрифт:
– Сигнал буцины!
– приказал он.
Буцинатор сплюнул в одну сторону, затем поднял мундштук и выдул три резкие ноты, сделал паузу и еще три ноты, как это было принято у тех, кто хотел провести переговоры. В пятидесяти шагах от закрытых ворот Катон остановился и приказал буцинатору опустить инструмент. На башне над сторожкой он увидел скопление лиц, смотревших на него сверху вниз. Затем один человек наклонился вперед, уперся руками о зубец башенки и обратился к ним.
– Он хочет знать, почему Рим нарушил границу царства Армении, - перевел Нарсес.
– Он парфянин?- спросил Катон.
– Судя по его акценту, я бы сказал, что да, трибун.
– Тогда скажи
Ответ последовал мгновение спустя.
– Народ Армении потребовал помощи Парфии, чтобы избавиться от тирана Радамиста, - сказал он.
– Армения больше не смотрит в сторону Рима. Он приказывает нам развернуть нашу колонну и маршировать обратно через границу.
Взгляд Катона метался между человеком на башне и воротами, которые оставались закрытыми. Его сердцебиение участилось. В любой момент ополченцы должны были распахнуть ворота... Но никаких признаков движения не было.
– Вы сдадите нам Лигею, - приказал он, пытаясь побудить ополченцев к действию.
– Сдавайтесь немедленно. Если нам придется брать город силой, то никто не будет пощажен.
Пока Нарсес переводил, среди людей на башне возникло какое-то движение, а затем на стену вскочил человек и которого сильно толкнули в спину. Взмахнув руками, он пролетел небольшое расстояние, после чего веревка на его шее натянулась, и его тело забилось в судорогах, а затем повисло, раскачиваясь из стороны в сторону. Прошло мгновение, и Катон узнал лидера городского совета. Еще одна фигура оказалась на стене, перевалилась через парапет, упала и остановилась, ударившись о другое тело. На этом человеке был кожаный жилет и поножи, и Катон догадался, что это, должно быть, командир ополчения. Было ясно, что предательство лигейских посланников по отношению к парфянам было раскрыто каким-то пропарфянским элементом в городе, и предатели поплатились жизнью.
Парфянский офицер снова позвал.
– Он приказывает нам уходить, пока нас не постигла та же участь.
Катон на мгновение уставился на колышущиеся тела, затем ответил: - Я буду осаждать Лигею. У вас есть время, пока таран не коснется стены, чтобы сдаться. После этого ни одна жизнь не будет пощажена. Рим сказал свое слово.
Как только Нарсес перевел, Катон развернул своего коня, и трое мужчин галопом поскакали обратно к колонне. На лице Катона появилось выражение холодной решимости, и он стал строить свои планы по штурму города и сожжению его дотла, вместе с его жителями, до последнего живого существа. Начиная с оставшихся посланников.
– Я так понимаю, враг не в восторге от идеи сдачи?- Макрон поприветствовал своего командира.
– Нет. Но они будут.
– Катон взглянул на лигейцев, стоявших под охраной неподалеку. Они следили за короткой беседой у ворот и были охвачены страхом.
– Ваше Величество, если вы не возражаете, я хотел бы использовать их, чтобы показать лигийцам, что бывает с теми, кто бросает вызов своему законному царю и Риму.
Радамист усмехнулся.
– Конечно, трибун. Я буду рад увидеть, как их используют. Один из группы шагнул вперед, обхватив руками ноги Радамиста, и быстро заговорил. Царь с усмешкой отпихнул его. Катон с презрением посмотрел на пленников, прежде чем повернуться к Радамисту.
– Как вам будет угодно с ними расправиться, Ваше Величество?
Радамист подогнал свою лошадь к лигейцу и наклонился вперед, чтобы погладить его по голове, как будто выражал привязанность к верной гончей. Лигеец с надеждой поднял голову и неуверенно улыбнулся.
– Мы должны вернуть их друзьям и семьям в городе. Как только вы установите своих онагры, вы сможете возвращать их по одной части за раз. Начнем с их голов.
*************
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Командный пункт находился на склоне холма, простиравшегося в сторону Лигеи, и с него открывался хороший вид на землю, окружавшую город. Через чахлую траву, прижавшуюся к склону, уже была проложена тропинка, и Макрон остановился чуть ниже гребня, чтобы перевести дух после крутого подъема в полном доспехе. Он снял шлем и вытер пот со лба, после чего повернулся, выпятив грудь, и уперся руками в бедра, оглядываясь назад. До рассвета оставалось около часа, и пейзаж был омыт теплым сиянием заходящего солнца. По земле протянулись длинные тени, и дневная жара, к облегчению Макрона, начала спадать.
Слева от него располагался лагерь с аккуратными линиями палаток римских войск и менее упорядоченным расположением иберийцев. Ров и вал были глубже и выше, чем это водилось в обычном походном лагере, поскольку у людей было больше времени на подготовку обороны. Еще один ров и вал тянулись от лагеря вниз к берегу реки, а справа от города аналогичное укрепление проходило по ровной местности до скального выступа под холмом. Все эти укрепления были построены в течение одного дня после прибытия колонны за пределы Лигеи. Те, кто находился внутри города, теперь были отрезаны от внешнего мира. У них не было доступа к воде из реки, так как канал, по которому она поступала в город, был запружен. Жажда станет для них самой большой опасностью в ближайшие дни, размышлял Макрон. А для осаждающих самой большой опасностью будет приближение любой помощи из вне. Но с учетом того, что иберийские патрули будут вести наблюдение с высоких точек, вероятность того, что осаждающих застанут врасплох, будет невелика.
Слабый треск одного из онагров, выпустившего очередной камень, привлек внимание Макрона к осадным машинам, укрытым за земляными укреплениями, расположенными за стенами. Гарнизон состоял из целой центурии пращников, а также из расчетов обслуги онагров и баллист. По указанию Макрона механизмы были собраны незадолго до этого, и он поднялся на командный пункт, чтобы доложить Катону. Перед тем, как метательные машины прицелились в сторожку, нужно было отправить головы и части тел лигейских посланников за городские стены, чтобы они упали среди горожан. Макрон покачал головой при этой мысли. Убить врага в бою – это одно, а уничтожить кучку безоружных трусов было унизительно для всех, и он чувствовал себя опозоренным. Он лишь надеялся, что короткая бомбардировка окровавленными частями тела подорвет желание врага сопротивляться. Если нет, то постоянный обстрел сторожки должен ослабить их волю. Вопрос заключался в том, будут ли защитники добиваться условий до того, как поднимут таран?
Макрон посмотрел вниз, где люди центуриона Игнация собирали таран и деревянную раму, которая должна была защитить людей. Люди уже крепили к каркасу деревянные брусья, вырезанные из ближайшего леса, и покрывали их шкурами. Когда таран будет подвешен под навесом, тогда можно будет его тащить вперед, чтобы завершить работу по проникновению в город. Согласно обычаям войны, это был последний шанс защитников сдаться. Если они вынудят нападавших предпринять штурм с риском потерь, то считалось, что защитники должны винить только себя за последствия, когда нападавшие будут мстить за гибель своих товарищей. Пощады ждать не приходилось.