Кровь, слезы и лавры. Исторические миниатюры
Шрифт:
– Един раз пришел я сюды мальчиком-солдатом, – сказал он штабу, – а ныне явился во второй уже стариком генералом… Товарищи! – обратился к войскам. – Первого из вас, кто взойдет на фас Перекопи и останется жив, жалую я офицерской шпагой…
Поэты писали:
И здесь в очах сего героя виден жар, И храбрость во очах его та зрима, С которыми разил кичливых он татар! Се Долгорукий он и покоритель Крыма.Ворота
Это была блистательная операция! Долгорукий повершил Миниха и взял у татар не только Бахчисарай, но и Кафу (нынешняя Феодосия) – многовековой центр международной работорговли. Ханство было повержено…
При десанте в Алуште гренадеры наши дрались как дьяволы, а вел их в бой молодой Михаила Голенищев-Кутузов, и в небывалой ярости схватки пуля не пощадила его.
“Сей штаб-офицер, – рапортовал Долгорукий в столицу, – получил рану пулей, которая, ударивши его между глаза и виска, вышла напролет в том же месте на другой стороне лица…”
Рана опасная!
Державин сказал о ней поэтически:
“Смерть сквозь главу его промчалась!”
Уже на склоне лет, когда армию Наполеона гнали прочь из России, одноглазый Голенищев-Кутузов, князь Смоленский, в морозную ночь на бивуаке, греясь возле костра, неожиданно вспомнил молодость. Он долго рассказывал о князе Долгоруком…
– Под его командой, – заключил он рассказ, – я получил черную повязку на глаз и начал понимать войну… Спасибо старику – от него я многому научился!
Екатерина II вызвала князя Долгорукого в столицу…
Верхи Петрополя златые Как бы колеблются меж снов, Там стонут птицы роковые, Сидя на высоте крестов!Императрица приняла полководца во внутренних покоях, одетая в голубенький капот, на коленях у нее грелась злющая дымчатая кошка с острыми черными ушами, которая часто шипела…
– Звала ты меня, матушка? Так вот я – прибыл!
Она предложила ему чашечку кофе своего приготовления, но старик отвел от себя все ее заботы.
– Того не надобно, – сказал. – Уже откушал…
– Ну, Василий Михайлович, – заговорила императрица, – услужил ты отечеству в избытке. Жалую тебя шпагой с алмазами, и прими от меня бриллианты к ордену святого Андрея Первозванного… Слышала я, будто долгов ты накошелял немало? Так ты скажи, сколько должен: все твои долги беру на себя…
За вторжение в Крым он получил титул Крымского!
– Доволен ли ты? – спросила Екатерина II.
– Да уж куда выше? – отвечал Долгорукий Крымский. – Но уважь просьбу мою… Сызмальства при войсках состою российских, сам бил, и меня били! Уставать начал от дел бранных. Дозволь в деревеньку отъехать, на солнышке раны погреть старые?
В деревне он засиделся, прижился в тиши поближе к петухам, будившим его на восходе солнца, поближе к яйцам,
Но в 1780 году указом свыше его назначили на высокий пост главнокомандующего в Москве (по сути дела, он стал генерал-губернатором “первопрестольной столицы”).
Надо признать, что грамоты князь так и не осилил.
И всю жизнь обвинял в своей безграмотности… перья:
– Опять перышко худо зачинили – никак не могу писать! Эй, секлетарь, кудыть ты провалился, ты развей меня, ну-к, пиши за мою милость, а я тебе, дураку, диктовать стану…
Доступ к нему всегда был свободен.
– Мне ли, старому солдату, дверьми от народа затворяться! – говорил Крымский, и к нему в кабинет смело входили и купец, и ветеран-инвалид, и крестьянин с обидой на барина…
Законов князь никаких не знал и, кажется, даже гордился тем, что не знает, а судил-рядил “по-отечески”, руководствуясь лишь смекалкой и богатым жизненным опытом.
– Я солдат, – с гордостью говаривал о себе Василий Михайлович, – в чернильной купели не купан, с острия пера не вскормлен, казенной бумагой не пеленат… Я прост, как ружейный багинет!
Был он человеком по-русски щедрым и хлебосольным, к столу своему сажал любого захожего с улицы. Дважды открывший двери для русской армии в лучезарный Крым, он скончался 30 января 1782 года. Умер как раз на пороге важного события, когда Крым вошел в состав нашего государства на правах новой губернии – Таврической!
Его похоронили в селе Полуехтове Рузского уезда Московской губернии, и над могилой полководца склонились трепетные русские березы, стали вить гнезда певучие русские птицы…
В эпитафии поэта Ю. А. Нелединского-Медецкого сказано:
Прохожий, не дивись, что пышный мавзолей Не зришь над прахом ты его; Бывает оною покрыты и злодеи; Для добродетели нет славы от того! Пусть гордость тленная гробницы созидает — По Долгорукове ж Москва рыдает.В 1842 году в городе Симферополе “солдату Василию Михайлову” был сооружен памятник…
Остался на Москве дом его в Охотном ряду, где позже размещалось московское Благородное собрание, а ныне – Колонный зал Дома Союзов.
И каждый раз, когда передают концерт из Колонного зала, мне почему-то невольно припоминается Долгорукий Крымский…
Мир праху его солдатскому!
Потопи меня или будь проклят!
Американский посол во Франции, мистер Портэр, все шесть лет пребывания в Париже занимался изучением старинных, затоптанных временем кладбищ. Наконец в 1905 году его поиски увенчались успехом: на кладбище Grangeaux Belles он обнаружил могилу человека, о котором уже были написаны два романа (один – Фенимором Купером, а другой – Александром Дюма).