Кровь тамплиеров
Шрифт:
«Да она спятила, – подумал он со смесью ужаса, сострадания и раненой гордости. – У Лукреции, как бы это попроще выразиться, явно не все дома. Недавняя потеря сына, должно быть, лишила ее разума. Но это ни в коей мере не оправдывает ее в том, что она обращалась с ним как с одним из тех слюнявых бастардов, которые патрулируют перед «Левиной». При этом он был не уверен, кого имеет в виду – двуногих или четвероногих охранников. С яростным возмущением он отвернулся от нее и направился к двери.
– Знаешь, в чем твоя проблема? – спросила Лукреция насмешливо.
«Ты, – гневно думал Арес, – только ты и есть моя проблема».
Но его сестра ответила на свой риторический вопрос
– Ты ни во что не веришь. Даже в собственную сестру.
Арес остановился в дверном проеме, обернулся и смерил ее презрительным взглядом.
– Ничто так неотвратимо, как смерть, – холодно ответил он и, успокоившись, потому что вновь обрел полный контроль над своим лицом, продолжил: – Это относится в полной мере и к нам.
– Посмотрим. – Лукреция покачала головой.
У него было чувство, что она своими словами ни в коей мере не признала, что он может быть прав, но, как всегда, хотела оставить за собой последнее слово.
– Посмотрим, – еще раз повторила она. Арес бросил на нее взгляд, в котором ярость наслаивалась на сочувствие, и вышел, закрыв за собой дверь. Лукреция совершенно помешалась! В данный момент он мог надеяться только на то, что они вернут ей Давида достаточно быстро, и помешают тому, что ее распоряжения окончательно перейдут границу между бессмыслицей и безумием.
Не прошло и тридцати шести часов, как Давид приобрел новое имя, стал на несколько месяцев старше, получил законные водительские права, а также счета в банках различных государств. Незнакомец, который передавал ему соответствующие бумаги, не произнес ни слова, ограничившись тем, что одним махом опустошил Давидов стакан крепкого черного кофе и исчез из ресторанчика при заправочной станции, где Давиду велено было дожидаться фон Метца.
Давид снова заказал кофе, но уже с молоком, и начал изучать кредитные карточки, паспорта, выписки из счетов и другие личные бумаги, сложенные в коричневой папке, извлекая их оттуда кончиками пальцев, словно они были ядовитыми или, по меньшей мере, внушающими отвращение, а затем разворачивая и раскладывая их перед собой на столе. Он снова и снова читал свои новые данные, стараясь их запомнить, хотя заранее знал, что никогда не сможет к ним привыкнуть или даже практически себя с ними отождествить.
«Доминик Шарло», – прочел он в удостоверении личности с сургучной печатью, где на фото робко улыбался некий заурядный тип. Он выглядел как Давид. Но он им не был, хотя фотограф сделал фотокопию – в конце концов, Давид сам при этом присутствовал. Юноша на удостоверении был на два месяца и три дня старше, и у него было совершенно дурацкое имя.
Давид знал о Доминике больше, чем еще несколько недель назад знал о самом себе. Счастливец, тот имел мать, которая проживала в Бельгии и руководила предприятием по уборке зданий. Его отец служил в американской армии и погиб, когда самолет, на котором он летал, разбился. Доминик недавно закончил школу и сдал экзамены на аттестат зрелости – было приложено свидетельство со всеми оценками, и его оценки в выпускном аттестате были достаточны для того, чтобы Давиду открылись двери любого университета.
Дела у Доминика, судя по всему, шли в общем и целом хорошо; к тому же его отец, который в свое время, еще при жизни, получил богатое наследство и исключительно из патриотических побуждений пошел служить в армию, оставил ему уйму денег, которых с избытком хватило бы и на обучение в университете, и на последующий шаг в самостоятельную жизнь. Давид, напротив, чувствовал себя не в своей тарелке.
Его отец привел в движение небо и ад (в основном, вероятно, ад), чтобы как можно скорее создать своему сыну наилучшие
Давид поднял взгляд и выглянул из большого грязного окна на Парковую площадь, где в машине остались Стелла и отец. Они должны были видеть, что таинственный незнакомец, который передал ему конверт, давным-давно исчез. Давид удивлялся тому, что им обоим есть что рассказать друг другу и что они так надолго оставили его одного. Насколько он узнал Роберта фон Метца, того трудно было отнести к разряду любителей поговорить. Это был скорее замкнутый, погруженный в себя человек. Собственно говоря, за прошедшие полтора дня он вообще не сказал ничего, что не было бы крайне необходимо и срочно, и то лишь в том случае, если его спрашивали.
Теперь, когда Давид знал и Лукрецию, и Роберта, он спрашивал себя, возможно ли, что проявляющийся у него в последнее время бурный, вспыльчивый нрав вовсе не был заложен в его генах, а является временным, преходящим явлением, может быть связанным с периодом позднего полового созревания. Во всяком случае, он искренне на это надеялся. Если бы он держал себя в руках, то сумел бы не впасть в раж и не сломал бы Франку нижнюю челюсть, ничего такого никогда бы не случилось – или, по крайней мере, случилось бы намного позже, когда он действительно стал бы взрослым мужчиной и аттестат зрелости был бы его собственным.
Что фон Метц вышел из машины в темноте Парковой площади, Давид заметил только тогда, когда отец вдруг предстал перед ним в тусклом свете пустого, не считая официантки, ресторанного зала. Он остановился не рядом, а в нескольких шагах. И выглядел при этом так, будто стоял и смотрел на сына своими бездонными глазами уже в течение довольно долгого времени.
– Ты можешь одолжить мне денег? – В голосе Давида вновь прозвучало детское упрямство, от которого он, наряду с некоторыми другими чертами своего характера, давно решил избавиться. Отец, в конце концов, ничего плохого ему не сделал. Напротив, его план превратить Давида в Доминика был хорошим, а если взглянуть объективно, самым разумным из всего, что можно было предпринять. Несмотря на это, Давид чувствовал себя отвергнутым. Если он больше не он, то и фон Метц не его отец… – Мне нечем заплатить за кофе.
Тамплиер кивнул на бумаги, лежавшие рядом со стаканом чуть теплого водянистого кофе, на поверхности которого плавали неаппетитные глазки жира.
– Они принимают кредитные карточки. Давид состроил гримасу.
– Я не… – Он прищурил глаза, чтобы еще раз прочитать при слабом свете навязанную ему фамилию. – Доминик Шарло, – закончил он, сморщив нос.
Роберт вздохнул, придвинул стул и сел напротив сына.
– Сколько, между прочим, имен у тебя? – спросил Давид.
Он, естественно, ожидал, что фон Метц имеет одно-единственное имя. Тогда он смог бы объяснить ему свои переживания, в которые тот его загнал, используя оборот: «…Представь себе, ты был бы…».