Кровь Титанов. (Тетралогия)
Шрифт:
— Сама порчу навела, сама и лечила! — визгливо выкрикнул староста.
— И жену сама обрюхатила, — заржал Опарь. — Одно слово, ведьма!
— Священник ясно сказал, все беды — от ведьмы, — упрямо гнул староста.
— То-то у меня и денег нет, и бабы стороной обходят, — поддержал тот, кого она столь удачно пнула, Дулбон. — Все она, ведьма, виновата!
— Положим, после ее пинка у тебя теперь одной проблемой меньше, — хохотнул Опарь.
— Ладно, кончай базарить, — прикрикнул староста. —
— Чай, не баба, мужиков-то брать... За какое, кстати, место?
— Давай, баламут, не гони. Сперва дело, потом развлекуха.
— А с этой я бы развлекся, — Опарь бросил плотоядный взгляд на девичью фигурку. — Хороша, стервь, хоть и колдунья. Ну почему, если красивая, то всегда ведьма, а?
— Чтоб людям глаза отводить, — твердо заявил староста. — Вон и священник то же глаголил. Что, дескать, происки это ди.. дибло... Блина нечистого, вот!
— Сказать он может, — мрачно обронил Шарап. — А вот от лихоманки спасти, или если кто грибов сдуру ядовитых нажрется... Или корову вылечить, теленка от стада отбившегося найти — это уж хрен вам с горы!
— Тише, дурень! Сказано же тебе, на коров она порчу и напускала. Нет порчи — нечего и лечить. Все зло — от ведьмы.
— Угу. Волков ягнят таскать тоже она заставляла, — согласился Шарап.
Сильные руки швырнули Лани в сарай. Дверь с шумом захлопнули.
Только теперь девушка позволила себе разрыдаться. Сколько себя помнит — семнадцать лет! — жила бок о бок с этими людьми. На отшибе, правда, жила, с деревенской знахаркой. С тетей Мафьей...
Тетя Мафья заменила ей мать. Ее теплые ласковые руки, ворчливая забота сделали ее детство счастливым. Деревенские ребятишки избегали Лани, побаивались, что ли... Разве что Добрел не боялся играть с ней, но он уже три года как покинул деревню вместе с родителями. Иногда ей очень не хватало веселого улыбчивого мальчишки, но как же болело сердце по тете Мафье! Пусто, грустно без нее...
Тетя учила ее разбираться в травах, лечить болезни, понимать зверей. У нее хорошо получалось — вот только людей понимать оказалось куда труднее животных. Волк, которому она вылечила лапу, приветливо махал хвостом, встречая в лесу. Чапа, звала она его. И он сопровождал ее в дальних прогулках, чтобы никто из лесных жителей не обидел. Люди же...
Она всхлипнула. Еще вчера ей казалось, что вся деревня ее любит. Побаивается, конечно — знахарка, ведунья — но любит. И уж всяко в обиду не даст.
А сегодня... Сегодня ее предали. За что? ЗА ЧТО?!!! Она же не делала ничего плохого. Помогала, если было в ее силах. Засуха! Ну, разве деревенской знахарке дождь вызывать! Тут ведь маг нужен. А маги в Ледании под запретом. Вот и выписали
Однако, молитвы не очень-то помогли. То ли преподобный отец плохо зубрил, будучи школяром, учебные тексты, то ли его отношения с Творцом далеки от идеальных. А может, Всевышнему просто нет дела до маленькой деревушки. Итог один — «На костер ведьму!»
И хоть бы один вступился. Хоть бы один! Тогда она бы смогла... наверное, смогла бы простить остальных. Нет! Либо стыдливо отводили глаза, либо зло скалились.
«На костер ведьму!» Даже дядька Шарап... Он же ее ножи метать учил! Бывший королевский ассасин, ведь ни Бога, ни черта не боялся! Нет, и он не вступился. Все, все предали...
Смерть — разве это настоящая боль? Немного страдания... Шипящие в огне волосы, обожженная плоть... Дыхание, перехваченное тяжелым масленым дымом... Немного боли... Нет, все равно страшно. Но предательство — больнее. Оно отравляет последние ее минуты перед казнью. Мешает уйти из жизни спокойно...
— На костер ведьму! — рев толпы, прорвавшись сквозь ветхие стены сарая, заставил ее вздрогнуть. Похоже, свечка ее жизни догорает. Дверь распахнулась.
— Вставай, стерва, — это Опарь. — Пошли.
Он грубо рванул ее за руку. Лани с трудом поднялась. Она уже не сопротивлялась — зачем? Не осталось ни сил, ни желания.
— Полегче, парень, — а это уже Шарап. — Она пусть и ведьма, а нам людями должно оставаться. Пошли, девка.
Вот так. Людями, значит. Девка, значит. Не светлячок, не солнышко, как раньше. Девка. Ведьма. Но оставаться — людями.
Собрав все силы, она сумела не заплакать. Вышла с гордо поднятой головой. Так ей казалось. Лицо в крови, на скуле синяк. Зубы, впившиеся в нижнюю губу. Удержаться. Не заплакать, на радость подонкам. Выстоять.
Кострище уже готово. Все, как полагается — вязанки дров, хворост для растопки. Врытый ствол — едва ли не толще ее. Помост — чтобы все увидели казнь получше.
Ее привязали к столбу. Вперед вышел священник, кругленький, благообразный.
— Грехи твои велики, ведьма! Покайся перед Творцом, ибо и для тебя не закрыты врата царствия Небесного! Покайся, ведьма!
Его взгляд так и норовит сползти на полуобнаженную грудь. Чертов святоша!
Лани плюнула в сторону — чтобы ее слюна не осквернилась прикосновением к этому отвратительному похотливому существу — и ответила ругательством, из тех что бросают люди, когда боль терпеть уже невозможно. И с мстительным удовольствием увидела, как перекосилась рожа святоши, словно он сглотнул что-то непотребное.
— На костер ведьму!
— В огонь! — неслаженно откликнулась толпа. — Жги, жги!