Кровь за кровь
Шрифт:
– Узнал? – с надеждой спросил Плат.
– К сожалению… – Мне стало так нехорошо, что даже сердце сжалось. – Я помню эту девочку. Она из тех, кого похитили год назад. Значит, моя версия верна.
– Но толку от нее мало. Нужно еще отыскать этот подпольный Голливуд. Как?
– Понятия не имею.
– Поиски порностудии могут продолжаться хрен его знает столько, а мы уже висим над пропастью на такой тонкой нити, что страшно подумать.
– Между прочим, дочка Боба тоже могла попасть в этот капкан.
– Предполагаешь, что детей для студии
– Не исключено. Так сказать, по индивидуальному заказу. Чтобы меньше людей знало об этой истории.
– Почему именно об этой?
– А представь себе какого-нибудь врага Стеблова, который в один прекрасный момент подсунет Бобу кассету с порнушкой, где фигурирует его дочь.
– Это ужасно… – Серега инстинктивно вздрогнул.
– Не то слово… Можно с ума сойти… Ладно, крути дальше.
Помещение… Обычно кино снимают в специальном павильоне, как я узнал из документальных фильмов. Но подпольное порно, пусть и высокопрофессиональное с точки зрения сценария и режиссуры, никакая солидная киностудия и на порог не пустит; по крайней мере, в нашей стране, где еще очень сильны традиции соцреализма. Тогда где снимали этот фильм? Судя по тому, что мы видели на экране телевизора, комната для постельных сцен была просто огромной. В наших домах сыскать такую очень трудно, если не сказать невозможно. Это был целый амбар, но с большими окнами. Камера захватывала комнату в разных ракурсах и я почти не сомневался, что она не искусственно построенная из щитов-декораций.
– Ты считаешь, что съемки велись на даче какого-нибудь нового русского? – спросил Плат, когда мы начали в очередной раз дискутировать по поводу помещения.
– Теперь я так не думаю. Присмотрись к окнам повнимательней. Разве новый русский позволил бы поставить в своем "замке" такое старье?
– Откуда ты узнал, что они старые? – удивился Серега.
– Конструкция. Нынче такие не делают. Вспомни коттеджи в дачном микрорайоне, мимо которых мы сто раз проезжали. Тонированные большие стекла, арки, металлопластик или качественная столярка, чаще всего не крашенная, лакированное дерево… А здесь окно будто и большое, но разбитое на маленькие квадраты.
– Английский стиль, – не преминул возразить Плат.
– Не возражаю. Только у нас он сейчас не катит. Вот лет тридцать назад – да, было.
– На что ты намекаешь?
– Какие тут намеки? Подобные окна я видел лишь в одном месте, когда был пацаном. Не догадываешься где?
– Постой, постой… – Серега даже привстал. – Черт возьми! Как же я раньше не догадался!
Ведь это…
– Пионерский лагерь. Только там есть такие просторные комнаты-спальни с большими окнами, в форточки которых не мог пролезть даже худой, словно глист, Маркузик.
Помнишь, как нам понравилась пацанка из девятого отряда и мы пытались ночью познакомиться с нею поближе?
– Ну… – Лицо Плата прояснилось. – Марка вытаскивали из форточки, где он застрял, две вожатые
– И он, разозлившись, едва не сдал нас со всеми потрохами директору лагеря. Мы ведь тогда дали деру, вместо того, чтобы ему помочь…
Мы предавались воспоминаниям минут пять, а затем снова включили видеомагнитофон.
– Но где находится этот лагерь, вот в чем вопрос… – Серега с сожалением смял пустую пачку "Мальборо". – Ты сигарет здесь не видел?
– Поищи на кухне. В баре точно нету.
Плат ушел. Я продолжал таращиться на экран, хотя мне хотелось на всю плюнуть и лечь спать. Но какое-то шестое чувство настойчиво удерживало меня возле телевизора, заставляя ворочать мозгами до головной боли.
– Нашел сигареты? – спросил я Серегу, возвратившегося с недопитой бутылкой, рюмками и тарелкой с остатками лимона.
– Импортную дамскую дрянь. Слабенькие. Увы, придется довольствоваться тем, что есть.
– Давай опрокинем по рюмашке и бери пульт.
– Что-то опять высмотрел?
– Не знаю. Какая-то клякса в небе. Ее нужно увеличить до приемлемых размеров и дать хорошую картинку. Возможно, это самолет.
– Зачем он тебе?
– Есть некоторые соображения… – ответил я уклончиво.
– Ладно, сделаем. Нет проблем. Держи… – Плат наполнил рюмки и мы дружно выпили.
Съемки велись не только в комнате, но и на природе. Сценарист в своей сексуальной бредятине изобразил, судя по костюмам, где-то восемнадцатый век. Развратная бонна лет двадцати сначала склоняла пацанов к сожительству в парке, возле озера, а затем начала "знакомить" их по очереди с девочками, но уже, так сказать, в интерьере. В одну из сценок на берегу попал кусок чистого летнего неба, по которому пролетали птицы и еще что-то – вдалеке. Это пятнышко могло быть чем угодно, но я страстно желал увидеть там пассажирский авиалайнер.
Плат колдовал над "Панасоником" минут пять. В конце концов мозаика из разноцветных квадратиков сложилась в продолговатый предмет, а когда Серега дал изображение на весь экран, у меня сомнений уже не оставалось – в небе летел ЯК-42.
– Получи картинку, – довольно ухмыльнулся Плат. – Техника на грани фантастики. Нужно и себе купить такой аппарат. В комплекте с цветным принтером и фотокамерой. Снимки можно делать – закачаешься.
– Все… – Я устало откинулся на спинку дивана. – Наше дело правое, мы почти победили. Я понял, где находится этот пионерлагерь.
– Шутишь? – недоверчиво спросил Серега.
– Какие там шутки. Посмотри на лайнер. Видишь, он летит не параллельно линии горизонта, а клонит нос книзу. То есть, намеревается приземлиться. Ты помнишь, где находится аэродром и с какой стороны самолеты заходят на взлетно-посадочную полосу?
Плат немного подумал и ответил:
– Со стороны Кистеневки.
– Самолет летит низко, значит начало полосы в двух-трех километрах. Это можно уточнить у летунов. Лагерь, где велись съемки, находится по левому борту лайнера.