Кровь Заката
Шрифт:
Теперь Пьер трусил на смирной лошадке рядом с герцогом и продолжал ныть о хомяках, обижающей его жене и необходимости спрятаться. Жители доброго города Мунта, высыпавшие на улицы, видели, что их незадачливый король прямо-таки оторваться не может от своего якобы победителя. Когда же к встречающим присоединились глава мунтского ополчения достопочтенный мэтр Жарвье и Его Преосвященство кардинал Евгений, король и вовсе разбушевался. Оторвавшись наконец от Шарля, он переключил внимание на Евгения и завел свою волынку о хомяках, жене и кузене.
Кардинал был человеком в политике не новым и быстренько уточнил, хочет ли Его Величество и дальше
Шарль про себя помянул Проклятого, но протестовать не посмел. После драки кулаками не машут, а перед смертью, как известно, не надышишься. Герцог поймал на себе умный и сочувствующий взгляд Евгения. Старик явно все понимает, но для него интересы того, что он полагает делом, явно выше желаний одного человека, из последних сил уворачивающегося от короны, в то время как для других трон является пределом мечтаний.
Мэтр Жарвье, гордо ехавший рядом с Тагэре, засвидетельствовал слова Его Высокопреосвященства и от себя добавил, что Генеральные Штаты собрались еще утром и ожидают Его Светлость. Что ж, Шарло всегда принадлежал к тем людям, которые стараются поскорее покончить с самым неприятным, если уж без этого не обойтись. Неким лучом света в кромешной тоске, обуявшей герцога, оказался барон Обен. Неугомонный толстяк жизнерадостно приветствовал победителя, заметив, что ему будет гораздо приятнее пить старое атэвское с Тагэре, нежели жевать отвратительные сладкие ягоды, которыми его угощала Агнеса, после которых в зубах застревают противные маленькие косточки и ощущение, словно ты ненароком слопал какой-то крем, которым себя мажут престарелые красотки.
Шарль усмехнулся и пообещал барону столько вина, сколько в него влезет.
– Да ну? – восхитился Обен. – Вы рискуете. Хотя, если я не выпью ваше вино, вы рискуете еще больше.
– Почему? – поднял бровь Шарло, предвкушая очередную шуточку.
– Да потому, – веско сказал матерый бражник, – что вы похожи на сынка промотавшегося нобиля, который, чтоб покрыть отцовские долги да наскрести дюжине сестричек на приданое, женится на богатой старухе, а после этого начинает пить. Так вот, спиться я тебе не дам, – заявил Обен, неожиданно переходя на «ты», за что Шарло чуть не облобызал старого греховодника, – я сам все выпью!
Шарло невольно хмыкнул, и барон довольно улыбнулся.
– Вот так-то лучше. И вообще все не так уж и плохо, в конце концов, моя богоданная сестрица передает, что за вас будут молиться.
Тагэре промолчал, но по сердцу словно бы скользнул солнечный зайчик. Неужели барон и ЭТО знает? Да нет, откуда… Скорее всего попробовал неудачно пошутить, а на самом деле… На самом деле, если за него молится Сола, он должен выдержать.
И он выдержал. Не прошло и оры, как Шарль Тагэре, одетый в алое, как истый Волинг, но в темно-синем плаще с серебряным нарциссами, стоял и слушал мэтра габладора. Господа выборные умудрились состряпать неописуемую речь, но никакие словесные завитушки не могли
Шарло сам не понимал, почему он, согласившись взвалить на себя все королевские заботы, до последнего отказывался от короны и откуда взялся в нем этот стойкий ужас перед титулом. В сущности, регент при безумном короле тот же король, а ведь поди ж ты. Но теперь они его сломали. Сейчас габладор окончит читать свой кошмарный свиток, и его сменит старейшина Совета нобилей, потом выпустят несчастного Пьера, а последний гвоздь в его, Шарля, гроб вколотит Книгой Книг Его Преосвященство. Пьер отрекся, его сына все держат за бастарда, каковым тот и является, Фарбье ненавидят, да к тому же их сигны прямо-таки истоптаны кошками. Все правильно. Наследник он, а потом – Филипп. Но, Проклятый, отчего же так страшно?!
Габладор закончил, но Тагэре, погруженный в свои мысли, этого и не заметил. К счастью, внимательно следившие за чтением выборные вскочили с мест и завопили нечто одобрительное. Герцог вздрогнул и вернулся с небес на землю. Нужно было что-то отвечать. Шарло подошел к краю возвышения. Он привык, что на него смотрит множество глаз, да и Генеральные Штаты были ему не в новинку, но сердце отчего-то сжалось. Впереди он увидел старейшину Совета нобилей графа Койлу со свитком еще более толстым, чем у габладора, бледное, опухшее лицо Пьера и седую голову Его Высокопреосвященства. Они ждали его слова, без этого не обойтись. Проклятый. Почему люди так много говорят именно тогда, когда все ясно?!
– Ваше Высокопреосвященство! Ваше Величество! Сигноры! Почтенные выборные! – «Кажется, назвал всех и в должном порядке». – Я благодарю вас за оказанное мне доверие. Клянусь сделать все, что в моих силах! Тагэре для Арции, а не Арция для Тагэре!
Восторженный рев господ гласных заставил Шарля замолчать, в общем гуде он различил чей-то выкрик: «Это вам не ублюдок!» И тут он вдруг понял, что сейчас сделает. Неуверенность исчезла. Шарль вскинул руку повелительным жестом, и все замолчали.
– Жизнь моя принадлежит Арции, но честь я не отдам никому. Нет и не может быть правды в том, чтобы надевать чужую корону. Пока жив помазанник божий, завладевший троном будет узурпатором, кто бы его на трон ни возвел и что бы он ни обещал себе и другим. Я готов наследовать Его Величеству Пьеру Шестому, я готов стать ему опорой в государственных делах, я готов, если это будет угодно, стать регентом Арции. Но я не могу принять корону при живом короле!
Ваше Величество, принимаете ли вы мою службу? Принимаете ли вы мою службу, сигноры и господа выборные? Благословляете ли вы меня на это, Ваше Высокопреосвященство? Вот я перед вами. Вы знаете про меня все, если б можно было читать в душе, я охотно бы распахнул ее перед вами. Мне нечего скрывать!..
Шарль стремительно выхватил меч и, опустившись на одно колено, протянул его на вытянутых руках вперед, словно бы вручая всем, кто находился в Львином зале.
Началось нечто невообразимое. Выборные орали и топали ногами в каком-то экстазе. Несколько уважаемых горожан вытирали слезы, старик Койла смотрел на Тагэре в каком-то немом восторге. Испуганный Пьер, видимо, по подсказке кардинала, по-заячьи выскочил вперед и торопливо толкнул меч обратно Шарлю. Крики стали вовсе нестерпимыми. И только толстяк Обен, сидевший на удобном, хоть и не очень заметном месте, прошептал себе под нос: «Проклятый! Надо же быть таким дураком!»