Кровавая графиня
Шрифт:
Фицко, выпучив глаза, уставился на свою владычицу.
Такое, стало быть, оно, вознаграждение за верную службу?!
Строгий, ледяной голос госпожи и ее твердый взгляд рассеяли все его сомнения.
— Отвести его сию же минуту в темницу!
Анна поспешила вывести горбуна, таща его на себе — так он был сокрушен приговором.
Священник же не переставал удивляться тому, что гордая владычица сразу заговорила о необходимости согласия между ними и устраняет все, что могло бы этому согласию помешать. Строгий приговор ее не давал ему покоя: он знал, что Фицко, преданнейшего своего слугу, она до
— Надеюсь, — отозвалась Алжбета Батори, надменно выпрямляясь в кресле, — что вы полностью удовлетворены?
Священник хотел было сказать, что вовсе не настаивает на исполнении наказания, но графиня не дала ему раскрыть рта.
— Что же касается будущего, — продолжала она ровным голосом, — я требую, чтобы вы никоим образом не вмешивались в мои дела, равно как и я никогда не стану вмешиваться в ваши. В противном случае ни о каком согласии речи быть не может, а уж за последствия отвечать придется лично вам.
Нотки, прозвеневшие в ее голосе, поразили его. Не осталось и следа той приветливости, с какой она его встретила. Но что ему грозит? Он же не подданный графини и от нее совсем не зависит! Пусть он и получает от чахтицких господ ежегодно сорок мериц ржи, десять ведер вина и восемь золотых. Это вовсе не подношения, а аренда за часть приходских участков, которые используют владыки замка. Неужто она лишит его этого дохода? Он хотел было задать ей несколько вопросов, узнать, о чем, собственно, идет речь, но она встала и всем своим видом дала понять, что считает разговор оконченным. Потом протянула ему руку.
Он холодно пожал ее, поклонился и вышел.
Это завершение разговора — уж не предвестник ли оно открытой вражды между замком и приходом? — промелькнуло в голове. Он решил про себя, что завтра не примет господского подношения, а тело Илоны Гарцай предаст земле без всякой пышности и надгробных речей. Ибо вряд ли удержится от гневных слов в адрес чахтицкой госпожи.
Как только за ним закрылась дверь, вошла Илона и сообщила, что Эржика Приборская, которую графиня из страха перед разбойниками задержала в замке, а в Врбовое послала гонца — успокоить родителей, лежит в своей комнате и плачет.
— Почему?
Ответа она не получила, да и не потребовала его. Должно быть, Эржика разгадала ее тайну…
Проходя мимо пристройки для челяди, Ян Поницен заглянул невзначай в одно из окон. Картина, которая представилась его глазам, ошеломила его, словно он увидел перед собой призрак: из окна на него щерилась кривая рожа…
Рожа Фицко…
Стало быть, Фицко не в темнице. Вот он, сидит в каморке и ржет, вспоминая, какую со священником разыграли комедию.
Ян Поницен только теперь понял, почему госпожа, вынеся свой приговор, как-то странно подмигнула Анне Дарабул. Она давала ей понять, что слова ее сказаны только для него. Еще он вспомнил, что, когда за Фицко и Анной закрылись двери, ему показалось, что он слышит приглушенный смех. Теперь он понял, что ему это вовсе не примерещилось… Кровь закипела в жилах. Судорожно зажав в руке тяжелую трость, он размахнулся, готовый ударить по окну. Но рожа исчезла.
4. Железная кукла
С завязанными глазами
Буря чувств бушевала в душе Павла Ледерера, только
Мысль о Мартине Шубе, которого он несказанно презирал и ненавидел, вызвала в нем гнев и отвращение. И Барбора его жена! Нет, он не в силах вернуться! Нет, никогда!
Измена жестоко ранила его любовь. Возлюбленная не дождалась его возвращения и связала свою судьбу с ничтожеством.
Павел и опомниться не успел, как оказался за пределами города.
Он бесцельно бродил по дорожкам, по которым когда-то гулял с Барборой. Садился там, где с ней когда-то сидел, а у подножья Скальской вершины долго стоял у кустарника, возле которого они впервые признались друг другу в любви и поцеловались.
Тогда кустарник цвел и благоухал, птицы пели, лес шумел, по небосводу плыли шаловливые облака. А теперь всюду холодная пустота, ветки сухо потрескивают, оголенные деревья возносят к небу прозрачные кроны, каркает воронье. Здесь когда-то зародился сон о любви и счастье. Но он растаял, поблек, точно недолговечная радуга.
Уже смеркалось, когда он вернулся в город. Хотелось приказать оседлать лошадь и тут же исчезнуть из Нового Места.
Но только он вернулся в трактир, к нему прибежала трактирщица. У него, сказала она, появилась прекрасная возможность заработать. Рыночные торговцы из Нижней Крупы принесли весть, что граф Брунсвик[31], который увлекается всякими механизмами, ищет искусного мастера. Дело в том, что граф Брунсвик несколько лет назад нанял старого немецкого мастера, дабы тот ему изготовил часовой механизм. Мастер работал над ним два года, а потом следил за своим созданием до самой смерти. Полгода тому назад часовой механизм, на который в Крупу люди издалека приходили любоваться, вышел из строя, и граф Брунсвик с той поры тщетно ищет мастера, который восстановил бы его сокровище.
Павел Ледерер, хотя и мечтал прежде всего повидаться с родителями, принял предложение. Коня он оставил на попечение трактирщицы, а сам уселся в телегу торговца, которому хотелось услужить графу.
Три дня чинил он часовой механизм. Получив щедрое вознаграждение за удачную работу, на третий день вечером он дотащился на графской телеге до трактира в Новом Месте.
Он прошел прямо в свою комнату — хотелось лечь и отдохнуть, чтобы ранним утром отправиться к родителям.
Едва он вошел в комнату, как кто-то постучал.
В дверях появилась низкая фигура в черной маске на лице, и раздался писклявый голос, от которого у Павла Ледерера мороз пробежал по коже.
— Ты и впрямь слесарь?
— Да. Несколько дней тому назад вернулся после учения, а сейчас чинил часовой механизм у графа Брунсвика, — ответил он неохотно, но с достоинством.
— Заработать хочешь? — спросил человек в маске, возбуждавший в молодом слесаре неописуемое отвращение.
— Только если работа приличная.
— Тогда позволь завязать тебе глаза. Никогда не пытайся узнать, куда я тебя повел, никому никогда не говори, что ты делал.