Кровавая луна
Шрифт:
— Молчи, болван! Полковник напился как скот и храпит во всю ивановскую. Какая вера его словам? Живо собирай вещи. Ты, часом, не знаешь, в каком номере остановился месье Дроквиль?
Разумеется, Сент-Клер знал; ему всегда было известно все на свете.
Спустя полчаса Дроквиль и я катили по дороге в Париж в моем кабриолете и на его лошадях. Между делом я рискнул было спросить, жена ли графа де Сент-Алира была с ним, и нет ли у него дочери.
— Есть, и прелестная молодая девушка, говорят. Но была ли жена с ним, или это
Маркиз вскоре задремал, прислонившись к подушкам сиденья. Я тоже устал от дороги и то и дело клевал носом; но маркиз спал как убитый. Проснулся он лишь на пару минут на следующей станции, где, на наше счастье, лошади уже были приготовлены его человеком, посланным, как он объяснил мне, с этой целью вперед.
— Прошу извинить меня, я довольно скучный попутчик, — сказал он. — В течение последних трех суток я спал не более двух часов. Пожалуй, я выпью здесь чашку кофе, и вам советую; здесь отлично готовят.
Он заказал две чашки черного кофе и ждал, пока их принесут, высунув из окна голову.
— Мы берем посуду с собой, — заявил он подошедшему с исполненным заказом слуге. — Благодарю.
После короткой заминки, пока он расплачивался, он втянулся обратно в карету, держа в руках маленький поднос с чашками.
— Терпеть не могу, чтобы меня ждали или торопили, — заметил он, устраивая у себя на коленях нечто вроде столика. — Предпочитаю пить кофе маленькими глотками, на досуге.
Я согласно кивнул головой. Напиток действительно был превосходен.
— Как и вы, маркиз, я тоже мало спал эти дни; надеюсь, кофе взбодрит меня.
Мы еще не допили, когда экипаж тронулся. Ароматный эликсир расположил нас к разговорчивости; маркиз был добродушен, блистал умом, описывая мне парижскую жизнь, ее опасности и обычаи. Его советы были в высшей степени полезны. Однако, несмотря на любопытные рассказы моего спутника, меня вскоре снова стало клонить ко сну. Временами я встряхивал головой, чтобы прогнать дремоту.
Вероятно, заметив мое состояние, маркиз тактично оставил разговор; водворилось молчание. Окно с его стороны было открыто. Он выбросил в него свою чашку; ту же услугу он оказал и мне; в заключение следом за чашками полетел поднос. Я слышал, как он звякнул, падая на камни. Счастливая находка для раннего путника в деревянных сабо!
Я откинулся на мягкие диванные подушки; моя драгоценность — белая роза — лежала завернутая в платок у меня на сердце, внушая всевозможные романтические мечты. Между тем сон одолевал меня все сильнее, хотя и не сменялся блаженным забытьем. Из-под полуприкрытых век я лениво оглядывал внутренность кареты.
Как ни велико было желание сна, пересечь границу между бодрствованием и небытием казалось невозможным: вместо сна я впал в какое-то непонятное оцепенение.
Маркиз достал со дна кареты свой письменный ящик, поставил его себе на колени, отомкнул и вынул предмет, оказавшийся
Мы продвигались вперед крайне медленно. До сих пор я ехал четверкой, теперь же мы были рады получить и пару лошадей. Естественно, скорость кареты значительно снижалась.
Мне до смерти надоело смотреть на маркиза, который с очками на носу все читал, откладывал и надписывал одно письмо за другим. Я пытался избавиться от этого однообразного зрелища, но какая-то неведомая сила мешала сомкнуть глаза. Сколько я ни пробовал закрыть их, мне лишь пришлось убедиться, что я не в состоянии сделать это.
Хотелось протереть глаза, но руки отказывались двигаться; вся моя воля была бессильна заставить их пошевелиться. Мускулы, суставы замерли в неподвижности. До этой минуты я не испытывал ни малейшего беспокойства, как вдруг меня охватил страх. Быть может, со мной какой-нибудь болезненный припадок? Результат длительной усталости?
Ужасно было сознавать, что мой добродушный попутчик спокойно сидит на своем месте и занимается корреспонденцией, тогда как стоило ему толкнуть меня, чтобы рассеять мучительные ощущения.
Я предпринял громадное усилие, пытаясь вскрикнуть. Напрасный труд! Я повторил попытку несколько раз, но все безуспешно.
Мой спутник связал стопкой письма, выглянул в окно, напевая вполголоса популярный мотив из оперетты. Повернувшись ко мне, он проговорил:
— Впереди огни; минуты через две или три мы будем на станции.
Всмотревшись в меня пристальнее, он пожал плечами и с доброй улыбкой промолвил:
— Бедняга! Должно быть, изрядно утомился — как крепко спит! Ничего, проснется, когда мы остановимся.
Он положил пачку писем в ящик, запер его на ключ, очки сунул в карман и снова выглянул из окна.
Мы въехали в небольшой городок. Было около двух часов ночи. Карета остановилась. Краем глаза я видел открытые двери гостиницы: кто-то выходил из них с горящим фонарем.
— Вот мы и приехали! — весело воскликнул мой спутник, наклоняясь ко мне.
Однако я не проснулся.
— Да, бедняга, видимо, сильно утомился, — пробормотал себе под нос маркиз, подождав с минуту ответа.
Подошел Сент-Клер и отворил дверцы.
— Твой господин крепко спит, — предупредил его маркиз, — было бы жестоко будить его. Идем поищем что-нибудь перекусить, а для мистера Бекета следует взять пакет в дорогу, чтобы он смог поесть, когда проснется. Голову даю на отсечение, он страшно проголодался.
Он поправил свою лампу, подлил в нее масла и, стараясь не потревожить меня, вышел из кареты. Я слышал, как он повторил Сент-Клеру предостережение не будить меня и, продолжая разговаривать с ним, скрылся в дверях гостиницы, а я остался в уголке кареты в прежнем состоянии оцепенелости.