Кровавая месса
Шрифт:
– Но рядом с мальчиком такого возраста должна быть женщина! Она заботилась бы о нем, если он заболеет, мыла бы его, следила за одеждой... Эти люди хотя бы играют с ним, когда он выходит на улицу?
Но Давид уже пожалел о своей разговорчивости.
– Не говорите глупостей! Ему уже девять лет, в этом возрасте мальчик может сам позаботиться о себе. И потом, он никуда не выходит. С ним обращаются как с обычным заключенным.
– О, но это же ужасно! Почему их не поместили вместе с сестрой! Неужели вы боитесь этих детей?
– Европа не сводит глаз с этих «детей», как вы их называете, и мы должны
После ухода художника Лаура надолго погрузилась в размышления. Если бы она не видела Людовика собственными глазами, если бы он не ночевал в ее доме, она бы никогда не подумала, что маленького короля больше нет в Тампле. О побеге не просочилось никаких слухов, его стражники вели себя так, словно ничего не произошло. Но ведь должен же был хоть кто-то из них заметить, что узника подменили! Конечно, страх перед трибуналом в любом случае заставил бы всех молчать, и Лаура спрашивала себя, знает ли на самом деле Давид о том, что случилось?
Ребенок больше не пользовался никакими привилегиями. Художник сам только что сказал ей, что с ним обращаются как с обычным заключенным. Означает ли это, что его тюремщикам все известно?.. Как бы то ни было, жизнь мальчика, заменившего маленького Людовика, была ужасной. Когда Бац вернется, его тоже надо будет освободить! Но вот вернется ли Бац? Он рядом со своим королем, и его долг велит ему охранять его. По сравнению с этими обязанностями велика ли цена слезам тех, кого барон оставил в Париже? И много ли значила для него судьба пятнадцатилетней девочки, заточенной в средневековой башне?
– Господи, – взмолилась Лаура, – ты не можешь допустить такого кошмара. Помоги мне, наставь меня на путь истинный! Я должна сделать хоть что-нибудь!
Никогда еще Лаура не ощущала так остро свое бессилие и одиночество. Единственное, что утешало ее, так это то, что Мари и Питу пока еще живы. Но надолго ли это?..
Между тем Давид не вернулся ни на следующий день, ни позже. Он был занят приготовлениями к гигантскому празднику, который приказал устроить Робеспьер, достигший наконец вершины власти. Неподкупный полагал, что все его враги, кроме одного, повержены. Именно в эти дни он записал в своем дневнике: «В грядущие дни решится судьба империи. Две силы, борющиеся за право управлять ею, предстали друг перед другом... Во главе преступной группы, которая надеется напиться кровью верных представителей народа, стоит барон де Бац...»
И все же Робеспьер решил отблагодарить за свои успехи кого-то более достойного уважения, чем богиня Разума. Неподкупный верил в некое Высшее существо, которое, впрочем, он отказывался называть богом. И вот 7 мая перед лицом изумленного Конвента Робеспьер заявил, что желает воздать почести этому Высшему существу, избравшему его своим посланником. С тех пор Давид рисовал, конструировал, готовил планы огромной демонстрации, которая должна была состояться 20 прериаля, в воскресенье, на Троицын день. Вероятно, Робеспьер надеялся, что Высшее существо присоединится к революционной толпе...
Пока шла подготовка, горожане обсуждали планы Давида, то одобряя, то осуждая их. Но тут произошли два события, которые убедили
Второе событие – скорее это можно было назвать недоразумением – произошло днем 4 прериаля. Около шести часов вечера двадцатилетняя девушка Сесиль Рено, дочь владельца писчебумажной лавки, вышла из своего дома на острове Сите, никого не предупредив. Она жила с отцом и тремя братьями, двое из которых служили в армии. Три часа о ней никто ничего не знал. В девять часов Сесиль подошла к дому Робеспьера, но ей сказали, что Неподкупный еще не вернулся. Девушка рассердилась.
– Он представитель народа, – заявила она, – и должен принимать тех, кто хочет его видеть.
Сесиль произнесла это тоном высокомерным и холодным, что очень не понравилось двум друзьям Робеспьера, оказавшимся во дворе. Они пригрозили девушке, что отведут ее в Комитет общественной безопасности. Один из мужчин взял девушку за локоть, чтобы вывести со двора, но она вырвала руку.
– При старом строе даже к королю можно было входить свободно! – крикнула Сесиль Рено.
– Так ты жалеешь о том времени, когда страной правили короли?
– Я бы отдала жизнь за то, чтобы иметь короля! А вы – всего лишь тираны!
Перед членами Комитета общественного спасения, куда ее немедленно отвели, Сесиль Рено повторила то же самое и добавила, что хотела увидеть Робеспьера только для того, чтобы посмотреть, какими бывают тираны. Что же касается небольшого свертка, который она придерживала локтем, то в нем оказалось платье из белого муслина и белье. Сесиль заявила, что взяла все это специально, чтобы у нее было во что переодеться там, куда ее отведут. На вопрос, куда же, по ее предположениям, ее должны были отвести, девушка ответила как ни в чем не бывало:
– В тюрьму, конечно! А оттуда на гильотину...
Эти два дела получили широкий резонанс. Люди пришли к выводу, что два раза за один день покушались на Робеспьера! Знаменитый заговор воплощался в жизнь, появились реальные заговорщики, а значит, все расправы были не напрасны.
Между тем Робеспьер лишь с еще большим тщанием принялся готовиться к грядущему торжеству, на котором он будет единственным героем – он, избранник Высшего существа! Ну, а потом народ сможет насладиться еще одним спектаклем. Люди увидят, как примерно накажут участников бесчестного заговора, друзей Баца. А там, возможно, удастся наконец добраться и до самого барона-призрака.