Кровавая паутина
Шрифт:
ПРОФЕССОР. Я добиваюсь ее.
ВИКТОР. Согласен. Но меня распирает зависть, откуда у вас такие подробные сведения обо всём?
ПРОФЕССОР. Я собирал их долго.
ВИКТОР. В нашем доме вы появились ночью.
ПРОФЕССОР. Да.
ВИКТОР. Но в любом порядочном доме ночью все спят. И свидания никому не назначают.
ПРОФЕССОР. Вероятно.
ВИКТОР. И всё-таки вы приходили. Точнее, проникали сквозь замки и цепочки. Вы рисковали репутацией честного человека… Но в один из ваших ночных визитов отец действительно
ПРОФЕССОР. В другом случае, но не в этом.
ВИКТОР. В другом, но не в этом, господин Профессор… В другом. И это вы хорошо знали.
ПРОФЕССОР. Разумеется.
ВИКТОР. Итак, маэстро после смерти Гения мучается угрызениями совести. К тому же из сумасшедшего дома приходит фальшивая справка, что мать Августа тоже умерла. Идут годы. Вы вместе с Моной уезжаете за границу. И всё это время накапливаете против маэстро информацию. И среди этой информации привычка моего отца бродить по ночам…
ПРОФЕССОР. Да. Я о ней знал.
ВИКТОР. Но в газетах не рекламировали привычки моего отца. И, по-моему, ни я, ни Певи, ни Август с вами не делились семейными секретами. Остается предположить, что тот, кто вам распахивает по ночам двери, тот вас и просветил…
ПРОФЕССОР. Да, мне сказал Иуда. Вы очень проницательны.
ВИКТОР. Вы слышали, как мы звонили, но Иуда не проснулся.
ПРОФЕССОР. Слышал.
ВИКТОР. А для вас он спрыгивает с постели.
ПРОФЕССОР. Я его просил.
ВИКТОР. Вы не просили. Вы ему приказали, угрожая разоблачением.
ПРОФЕССОР. Мне надо было встретиться с вашим отцом.
ВИКТОР. И более четверти века Иуда добросовестно вам служил? Он вам сообщал в Париж обо всём, что творится под этой дворянской крышей. Вы потребовали, чтобы Иуда передал Августу фотографию его постаревшей матери.
ПРОФЕССОР. Я же вам сказал, для меня помощь Иуды была необходима.
ВИКТОР. Но Иуда — мерзавец! Его давно следовало упрятать за решетку. А вы с ним сотрудничали. Как вы пошли на такой компромисс?
ПРОФЕССОР. Дело не в Иуде. Для меня куда важнее был ваш отец. И его я не выпускал из поля зрения. Я специально дважды приезжал в Москву на его выставки и наблюдал, как его живопись с каждой новой картиной становилась всё более бесцветной и беспомощной. Убогие полотна, на которых вместо неба потолок. С меня было довольно… Но когда в вашем доме появился Август, согласитесь, это было уже слишком… Дело не в Иуде.
ВИКТОР. Я не выгораживаю отца. У меня с ним свои счеты. В частности, из-за Иуды. Я бы его гнал в три шеи. А отец его держит. Но вы, господин Профессор, вы же не коммунист, вы же христианин?
ПРОФЕССОР. Да.
ВИКТОР. Христианство с большим трудом выкристаллизовывало человека. И главной идеей христианства всегда было откровение. Исповедь человека перед человечеством… А вы, господин Профессор, в своей благородной миссии, вы опирались на
ПРОФЕССОР. В какой-то степени — да…
ВИКТОР. В какой-то… Это не делает вам чести.
ПРОФЕССОР. А по-моему, это имеет непосредственное отношение к чести вашего дома… Иуда живет у вас…
ВИКТОР. Извините. Я старался уточнить… Продолжайте уличать…
ПЕВИ. Неужели вам недостаточно того, что было? Они уничтожали людей. А что уничтожаете вы?
ВИКТОР. Не нервничай, сестренка. Мы все — паяцы. Сегодня мы доказываем, что наше настоящее лучше нашего прошлого и пользуемся прошлым каждый в меру своей подлости. Пока не высосем из него последние соки, мы не заснем… Жаль, что ты не пьешь, сестренка. Я бы тебе составил хорошую компанию…
АВГУСТ. Итак, моя мать жива… Отлично… Вы женились на больной, несчастной женщине. На своей пациентке. Но закон запрещает такие браки. Как вы женились — вы смошенничали?
ПРОФЕССОР. Я не обязан вам отвечать на ваш оскорбительный вопрос.
АВГУСТ. Отчего же, господин Профессор? Она — моя мать, и я вправе задавать вопросы и интересоваться ее судьбой.
ВИКТОР. Потрудитесь, господин Профессор, внести ясность.
ПРОФЕССОР. Тогда ваша мать не была еще настолько больна. Со временем болезнь прогрессировала. У меня своя клиника в Париже. Я приглашал лучшую профессуру мира, но медицина оказалась бессильной. Наверное, я вам скажу не всё. Есть вещи, о которых никто и никогда не узнает, кроме двух людей. Это так со дня сотворения мира. Иначе мы бы с вами знали немного больше о себе. Но мы только знаем, что их было двое — Адам и Ева… Дальнейшее было взвалено на наши слабые плечи. В одном я вас смею заверить — я не враг вашей матери.
АВГУСТ. Да-да. Конечно. Простите мне мои подозрения.
ПРОФЕССОР. Это естественно.
АВГУСТ. Она даже не помнит то, что было вчера?
ПРОФЕССОР. К сожалению… Люди отняли у нее всё, что она любила. И она перестала понимать их логику.
АВГУСТ. Как же вы с ней объясняетесь?
ПРОФЕССОР. Мы говорим только о настоящем. О том, что происходит сию секунду.
АВГУСТ. Значит, каждый час она с вами знакомится заново?
ПРОФЕССОР. Да.
АВГУСТ. Она по-прежнему красивая?
ПРОФЕССОР. Да, Август. Ваша мать по-прежнему очень красива. Я часто думаю над этим, каким образом у трагедии может быть такое красивое лицо… Певи, сегодня днем вы, кажется, были у нее в номере?
ПЕВИ. Какой же вы примитивный снайпер, господин Профессор!
АВГУСТ. Ты у нее была?
ПЕВИ. Да.
АВГУСТ. Тебя испугала ее красота?
ПЕВИ. Да.
АВГУСТ. Почему, когда я приехал, ты мне ничего не сказала?..
ПЕВИ. Я боялась, Август.
АВГУСТ. Это страшно?.. Нет, Певи… нет… Это страшно, когда красоту нельзя отличить от уродства?