Кровавая паутина
Шрифт:
ПРОФЕССОР. Это несколько необычно.
ХУДОЖНИК. Отчего же? Собственно, что такое век? Чем они отличаются эти ваши века? Информацией. Количеством информации. Но если в нашем веке всё известно о том, что было тогда, значит, мы с вами живём одновременно и в том столетии.
ПРОФЕССОР. Вы устали.
ХУДОЖНИК. А вы помните, у Достоевского есть такая сцена, ну, рассказ про Великого Инквизитора. Это тоже происходило в другом веке. А Достоевский его вмонтировал в свой роман, в своё время. Вы думаете, он что-нибудь перепутал?..
ПРОФЕССОР. Это композиция произведения.
ХУДОЖНИК. Да, да! Композиция… Но что это значит — композиция произведения?.. В нашем веке всё так перемешалось… Столько времён… Поэтому у меня нет уверенности, что я разговариваю с вами, а не с кем-нибудь другим… Я не хочу в это верить…
ПРОФЕССОР. Во что вы не хотите верить?
ХУДОЖНИК. В обозначение… Понимаете? В обозначение… В эти условности… В это деление времени на какие-то там эпохи…
ПРОФЕССОР. Я вам ничего не предлагал.
ХУДОЖНИК. Вы?..
ПРОФЕССОР. Да, я…
ХУДОЖНИК. А что вы мне можете предложить… Это всё из нашего тщеславия…
ПРОФЕССОР. Что из нашего тщеславия?
ХУДОЖНИК. Как что? Мы присваиваем себе время… Разве не так? Мы хотим его присвоить. Будто существует какая-то особая действительность. И будто эта действительность не похожа на то, что было прежде.
ПРОФЕССОР. Но она не похожа.
ХУДОЖНИК. Ах, вот как? Чем же? Тем, что мы ее постарались изуродовать еще больше?
ПРОФЕССОР. Ваша дочь прекрасно играет.
ХУДОЖНИК. Если бы она играла не Баха, а Шостаковича или Прокофьева — это было бы очень современно. Или Шнитке…
ПРОФЕССОР. Наверное.
ХУДОЖНИК. Но я боюсь современности… Почему на этот раз действие происходит в России? Мне кажется, достовернее было бы, если бы мы с вами снова вернулись в Кельн или в Берлин… Вы помните эти часы на знаменитом Кельнском соборе? Они ведь там тоже показывали неправильное время. Когда-нибудь эта путаница исчезнет. И наши потомки, щелкая на компьютерах, будут хихикать над убожеством наших условностей…
ПРОФЕССОР. Если эти потомки будут.
ХУДОЖНИК. Сейчас мы грабим пространство. Рвем на мелкие кусочки время. Но всё погибнет. Всё… Понимаете, количество, количество людей раздавит эту планету… Как вас зовут?
ПРОФЕССОР. Я…
ХУДОЖНИК. Не надо, не надо… Только не называйте своего имени. Давайте договоримся. Имена должны что-то обозначать, иначе наш диалог покажется очень провинциальным.
ПРОФЕССОР. Но я должен как-то обращаться к вам…
ХУДОЖНИК. Называйте меня просто — господин Художник. Это, может быть, и банально, но дает простор для воображения… Кто я? Какой художник? Кого вы будете обвинять?
ПРОФЕССОР. Но я не собираюсь вас обвинять.
ХУДОЖНИК. Какая глупость… А как мы назовем её?..
ПРОФЕССОР. Кого её?
ХУДОЖНИК. Как? Разве вы на этот раз пришли с другим обвинением? Как мы назовем её — жену
ПРОФЕССОР. Но у неё есть имя.
ХУДОЖНИК. Нет, нет. Ни в коем случае. Мы дадим ей другое имя. Мы назовем её Моной. Это красиво. Это очень красивое имя.
ПРОФЕССОР. Хорошо.
ХУДОЖНИК. Я прошу вас. Я вас очень прошу. Имена — это так трудно. Это так одинаково… Если нас будут играть на сцене… Актёрам будет просто играть нас на сцене, если у нас не будет имён… Кстати, кто вы такой? Это я с вами сейчас разговариваю? До сих пор я вас действительно не замечал…
ПРОФЕССОР. Надо, чтобы человек был немного смешон — и на него обратят внимание.
ХУДОЖНИК. Я думал, что разговариваю с самим собой. Вы знаете, когда пишешь картину, невольно ведёшь диалог со своими персонажами. Это, наверное, особый вид безумия… Так кто же вы такой?
ПРОФЕССОР. Я — профессор медицины. Хотите, чтобы я назвал свое имя и фамилию?
ХУДОЖНИК. Нет, нет. Вполне достаточно. Профессор медицины. А как вы сюда попали, господин Профессор?
ПРОФЕССОР. Дверь в гостиную у вас была отперта.
ХУДОЖНИК. Иуда постарел. Пора сменить швейцара. Раньше он не забывал закрывать двери. Но я тоже стал многое забывать… Старость художника приходит внезапно. Можно заснуть молодым, а проснуться старым…
ПРОФЕССОР. Вы устали?
ХУДОЖНИК. Вовсе нет. Вы говорите, дверь в гостиную была отперта? Ну, Бог с вами и с этой дверью. Меня успокаивает, что вы не Мефистофель и вам нечем оплатить человеческую душу.
ПРОФЕССОР. Вы были в мастерской?
ХУДОЖНИК. Вас смущает, что я держу в руках кисть. Это привычка — держать в руке кисть.
ПРОФЕССОР. И всё-таки, может быть, мне уйти?
ХУДОЖНИК. Ну, почему же, если вы пришли.
ПРОФЕССОР. Вы даже не хотите узнать моё имя. Вы не любопытны, господин Художник.
ХУДОЖНИК. Ага, эта фраза меняет ситуацию. Ваш визит обещает быть интересным.
ПРОФЕССОР. Не думаю. Я пришел с обычной просьбой. Не покупать вашу душу, а купить одну из ваших картин.
ХУДОЖНИК. Какую?
ПРОФЕССОР. «Кровавая паутина».
ХУДОЖНИК. «Кровавая паутина»?..
ПРОФЕССОР. Вас поражает мой выбор?
ХУДОЖНИК. А вы об этом знаете…
ПРОФЕССОР. О чем?
ХУДОЖНИК. То, что паук под воздействием определённых лекарств плетёт паутину, в которой сам погибает… Да, да, он плетёт для себя паутину смерти… Это не моя картина… Эту картину написал он — Гений… Но её уже давно нет на свете. Мне говорили, что её сожгли. Я очень долго интересовался, куда она исчезла. Но в Комитете Госбезопасности мне сказали, что её сожгли.
ПРОФЕССОР. Но сохранились слайды.
ХУДОЖНИК. Да. Я знаю, что слайды сохранились, но у меня их нет… Зачем она вам?.. Теперь всем нужна массовая культура. Она успокаивает, что всё правильно. Что вы живете так, как живут все остальные.