Кровавая работа

Коннелли Майкл

– Потому что именно эта женщина спасла вам жизнь. Я подумала, может быть, время от времени вы будете вспоминать, как она выглядела.

Маккалеб довольно долго и пристально смотрел на Грасиэлу, но видел перед собой не ее. Он всматривался в фотографию, отыскивая в уголках своей памяти то, что связывало его с этим снимком и с тем, что сказала Ри-верс. Какой был во всем этом смысл?

– О чем вы говорите? – негромко произнес он.

Это было единственное, что Терри сумел сказать. У него было чувство, что он теряет контроль над разговором, что его нити

ускользают от него, переходя в руки к ней. Вот они, рифы. Все-таки он натолкнулся на них.

Грасиэла подняла руку, но не для того, чтобы забрать снимок. Она положила ладонь ему на грудь и пробежала пальцами под рубашкой, отыскивая грубый рубец шрама. Маккалеб стоял как вкопанный, позволив ей делать это.

– Ваше сердце, – вымолвила она, – это сердце моей сестры. Это она спасла вам жизнь.

2

Краем глаза он видел монитор. На зернистом черно-белом экране его сердце было похоже на расплывчатый колышущийся призрак, а скобы, которые перекрывали доступ крови в кровеносные сосуды, вообще выглядели как черная картечь, застрявшая у него в груди.

– Почти дошли, – произнес хорошо знакомый голос.

Он доносился со стороны его правого уха. И принадлежал Бонни Фокс. Спокойный и мягкий тон, каким говорила хирург, невольно заставлял любого позабыть обо всех тревогах. Очень скоро Маккалеб, как на рентгеновском снимке, разглядел волнистую линию зонда, появившегося на экране монитора. Зонд двигался рядом с артерией и уже касался сердца. Терри закрыл глаза. Он ненавидел, когда внутрь его организма вводили что-то, хотя врачи всегда повторяли одно и то же: вы ничего не почувствуете. Но так никогда не бывало.

– Спокойно, вы ничего не почувствуете, – сказала Бонни.

– Я знаю, – пробормотал он.

– Вам нельзя говорить.

Разумеется, он почувствовал, как кончик зонда легонько зацепился за что-то. Так бывало иногда на рыбалке, когда тонкая леска вдруг дергалась, если рыба заглатывала крючок

с наживкой, но срывалась с него. Вот и сейчас, открыв глаза, Маккалеб увидел тоненькую, как леска, линию зонда, которая находилась глубоко в его сердце.

– Отлично. То, что надо, – сказала Бонни. – И теперь уже выбираемся обратно. Вы молодчина, Терри.

Она легонько похлопала его по плечу, а он даже голову не мог повернуть, чтобы отблагодарить ее взглядом. Зонд вытащили, залепив марлевой повязкой разрез на шее. Крепление, удерживавшее его голову в ужасно неудобном положении, отстегнули. Маккалеб осторожно распрямил затекшую шею и дотянулся до нее рукой, чтобы растереть онемевшие мышцы. А потом он увидел склонившееся над ним улыбающееся лицо доктора Бонни Фокс.

– Как вы себя чувствуете?

– Особых жалоб нет. Конечно, это теперь, когда все уже позади, – ответил он.

– Лежите, я вернусь через некоторое время. Нужно проверить сердечную деятельность. И отнести в лабораторию образцы сердечной ткани.

– Бонни, мне нужно поговорить с вами, – сказал Маккалеб.

– Разумеется. Я вернусь очень скоро.

Спустя несколько минут две медсестры перекатили

кровать Маккалеба из лаборатории, где брали разные анализы, в лифт. Он терпеть не мог, когда с ним обращались как с инвалидом. Он мог бы идти и сам, но это противоречило правилам. После биопсии сердца пациент обязан находиться в горизонтальном положении. В больницах вечно существуют какие-то глупые правила. А в «Сидарз-Синай» их оказывалось в сто раз больше, чем в других.

Его перевели вниз на шестой этаж в кардиологическое отделение. Пока его катили вниз по восточному коридору, он заглядывал в палаты счастливчиков, уже получивших новое сердце, и тех пациентов, которые ожидали трансплантации. Затем они миновали палату, в которой дверь тоже была открыта и где Маккалеб увидел мальчика, лежавшего на кровати с трубками, тянувшимися от его тела к аппарату «сердце-легкие». С другой стороны кровати сидел на стуле мужчина в костюме и смотрел на мальчика невидящим взором. Маккалеб отвернулся. Он знал, что счет идет на минуты. Этот малыш свое время отбегал, а подключенный к его организму аппарат лишь отдалял неизбежное. Мужчина в костюме – наверное, отец, решил Маккалеб, – с таким же выражением будет смотреть и на гроб своего сына.

Наконец сестры довезли Терри до его палаты. Потом перенесли его с каталки на кровать и на время оставили в покое. В ожидании доктора он устроился поудобнее. По опыту Маккалебу было хорошо известно, что может пройти и шесть часов с момента, когда он и Фокс расстались. Все зависело от того, насколько быстро бежит его кровь по трубкам в лаборатории и как скоро врач придет доложить об этом.

Хотя он давно был готов ко всякому. Старая кожаная сумка, в которой он когда-то таскал свой компьютер и бесчисленные папки давно забытых дел, теперь была набита старыми номерами журналов, которые Терри припас, чтобы скоротать дни в больнице.

Через два с половиной часа Бонни Фокс вошла в его палату. Маккалеб отложил в сторону журнал «Ремонт катеров», который листал.

– Ого, а вы быстро, – проговорил он.

– У нас в лаборатории не торопятся. Как себя чувствуете?

– Ощущение в шее такое, будто кто-то простоял на ней пару часов. А вы уже успели заглянуть и в лабораторию? – спросил он.

– Конечно успела, – улыбнулась Бонни.

– Ну и что мы имеем?

– Все пока хорошо. Отторжения не наблюдается, на всех уровнях показатели хорошие. Я пока очень довольна. Возможно, через неделю мы снизим тебе дозу пред-низона.

Все это она говорила, раскладывая на столике для еды радующие ее результаты лабораторного анализа. Бонни еще раз внимательно проверила, в каком порядке и количестве Маккалеб принимает лекарства утром и вечером. Последний раз, по его подсчетам, он проглотил восемнадцать пилюль утром и еще шестнадцать перед сном. Аптечка на его катере едва вмещала такое количество разных коробочек и пузырьков. Так что ему пришлось воспользоваться тумбочкой, стоявшей рядом с койкой в его каюте.

– Отлично, – обрадовался он. – Я устал бриться три раза в день.