Кроваво-красные бисквиты
Шрифт:
– Я спрашивал. Говорит, что так и простояла до приезда полиции на одном месте точно заколдованная.
– А черный ход? – с надеждой в голосе воскликнул прокурор. – Там ведь есть черный ход?
– Есть. Когда прибыла полиция, он был заперт. Заложен на засов, – ни к кому не обращаясь, тихо проговорил прокурор. – Значит, если бы кто-то воспользовался этим ходом, то мы бы знали… А может быть… может, горничная все-таки входила в дом и закрыла черный ход? – цеплялся Клевцов за всякие соломинки.
– Нет! – топил его инициативу Алтуфьев. – Как показывают
– А этому есть свидетели?
– Мелочная лавка напротив дома Скворчанского. Приказчик, который там служит, все хорошо видел. У него как раз, по утренней причине, не было покупателей, и он от нечего делать смотрел в окно.
– Получается, в дом никто не входил и не выходил, а тело Скворчанского пропало?
– К сожалению, это так, – кивнул Алтуфьев.
– Да, действительно, дело темное, – с некоторой долей обреченности в голосе проговорил прокурор. Ему не хотелось соглашаться со следователем, однако другого выхода не было. – Вы кого-нибудь подозреваете?
– Горничную! – Следователь почесал правую бровь. Кто хорошо был знаком с Алтуфьевым, знал, что этим жестом он обычно обозначал очевидный факт – конечно же горничная, кто же, кроме нее, и если собеседник этого не понимает, то… Дальше следовала снисходительная улыбка.
– Думаете, это она отравила бисквиты?
– Пока ничего не могу утверждать, но уверен, горничная что-то знает, возможно, то, куда делось тело Скворчанского. Ведь не могло же оно в самом деле испариться.
– Вы допрашивали Джотто, ведь это его бисквитами отравился голова?
– Еще нет, не допрашивал… – ответил, слегка запнувшись, следователь.
– Почему? – искренне удивился прокурор.
– Присматриваемся. Установили за ним наблюдение. Но если говорить начистоту, Джотто смерть Скворчанского невыгодна.
– Почему вы так решили?
– Всем известно – у итальянца была чуть ли не война с другими кондитерами, а городской голова в этом противостоянии был на стороне Джотто. Более того, являлся его постоянным клиентом. Каждое утро получал дюжину бисквитов из итальянской кондитерской.
– Понятно, понятно, – закивал прокурор, – но все равно, я, конечно, не вправе вам приказывать и даже советовать, но итальянца следовало бы допросить, а в кондитерской провести тщательный обыск… Ваша вера в его невиновность – это одно, а соблюдение правил – другое.
– Я думаю, обыск – это лишнее. Если предположить, что Джотто как-то замешан в отравлении бисквитов, во что я не верю, то, думаю, все следы он уничтожил еще до отравления. К тому же говорить мы пока можем только об отравлении кухарки, ведь тело головы пропало.
– А вы не допускаете, что городской голова жив? – спросил прокурор и чуть искоса посмотрел на следователя.
– Жив? – удивился Алтуфьев. Судя по его реакции, он об этом даже не думал. – Но… – следователь не договорил, как прокурор перебил его и с энтузиазмом принялся выдвигать свою версию.
– А что? Предположим, у него был сговор с горничной. Они разыграли это представление
– Могло, – мотнул головой Алтуфьев и, приглаживая волосы на затылке, спросил: – Но зачем?
– Зачем? Это вы мне, Яков Семенович, должны сказать – зачем! – Прокурор откинулся на спинку стула. Приложил ладони к глазам и слегка помассировал, потом продолжил: – Скворчанского необходимо найти живым или мертвым. Если вы считаете, горничная что-то знает, заставьте ее говорить. – Клевцов постучал ногтем указательного пальца по столу. – Возьмитесь за Джотто. Не исключено, что у него были с городским головой какие-нибудь непонимания… Этого, конечно, недостаточно для того, чтобы травить человека, но мы имеем дело с иностранцем. Трудно сказать, какие у них на этот счет представления. Итальянцы с их вендеттой – люди непредсказуемые. Словом, присмотритесь к Джотто повнимательнее.
– Да, конечно. Мы уже это делаем…
– Может быть, к этому делу привлечь сыскную полицию?
– Нет! – торопливо отказался Алтуфьев.
– Что так? – прокурор сощурился. – Фон Шпинне, что бы вы о нем ни думали, хорошо разбирается в сыске…
– Да уж хорошо! – мотнул головой следователь. – Прежний губернатор, царствие ему небесное, умер в сыскной…
– А при чем здесь фон Шпинне? Губернатор мог умереть в любом другом месте. Просто так случилось, что он испустил дух в сыскной… – Нельзя сказать, что прокурор как-то симпатизировал Фоме Фомичу, но здесь была, на его взгляд, форменная несправедливость со стороны Алтуфьева.
– Нет! – энергично рубанул рукой следователь. – Сыскная, уж мне поверьте, нам будет только мешать.
– Ну, нет так нет. Смотрите сами, кого привлекать и что делать. Со своей стороны я вам окажу любое содействие, – прокурор замолчал, чуть подумал и добавил: – Ну, разумеется, то, что в моих силах и возможностях.
«Значит, никакого!» – подумал Алтуфьев, при этом подавляя желание ухмыльнуться.
– Да отыщем мы голову, куда он денется… У нас ведь город небольшой, наверняка кто-то что-то где-то видел. Человек не может пропасть бесследно.
– Согласен с вами – не может! Но пока я убеждаюсь в обратном. – Прокурор поднялся и через стол, протягивая следователю руку, добавил: – Не смею вас более задерживать. Но с сыскной вы все-таки подумайте.
?
Глава 3
Прерванный обед
Барон фон Шпинне, начальник губернской сыскной полиции, обедал в трактире Дудина. Только что съел тарелку вкуснейшего рассольника. Из всех первых блюд именно ему – рассольнику – фон Шпинне отдавал предпочтение. Начальнику сыскной нравилось все: и вкус, и цвет, и ароматные извивы поднимающегося над тарелкой пара, даже название. Оно звучало для его уха как-то по-особенному, протяжно, рассыпчато, с языка сходило легко и почти невидимой, пахнущей корнем петрушки дымкой улетало в неведомые пределы, как степная песня.