Кровавое дело
Шрифт:
— Вы имели успех?
— О, успех колоссальный, чудовищный! Вызывали три раза! А букеты, букеты!!! Более двух дюжин букетов!! Мои товарки все зеленели от злости. Вы знаете эту пьесу, доктор?
Пароли задрожал, услышав название пьесы, и в глазах его зажегся зловещий огонь.
— Да, я ее знаю, и мне в особенности нравится развязка. Вы, вероятно, играли роль той женщины, которая в последнем акте застрелила Сержа Панина?
— Да, да, доктор, я играла роль госпожи Паска и была положительно гениальна! В шартрской газете было напечатано это самое слово.
— А что же, в увлечении сильным драматическим положением, в порыве артистического пыла, с вами легко могло и это случиться! На сценах это бывало не раз, может быть и еще.
— О, сударь, вы опять и опять правы! Я положительно себя не помню, когда ситуация драматическая или жалкая!
Жанна Дортиль встала, выпрямилась во весь рост и, выставив груди, заговорила ласковым голосом, глядя на доктора из-под длинных ресниц взглядом влюбленной кошки:
— О, доктор, знаете, в декольте я поразительна, ослепительна! Настоящий праздник биноклям!
— Я ни минуты не сомневаюсь!
— В таком случае, сударь, не оставьте меня, протежируйте мне! — воскликнула Жанна, вся сияя от восторга.
— Я и сам желаю этого, но прежде всего я попросил бы вас быть со мной совершенно откровенной и сам буду говорить с вами прямо.
— Идет! Я ведь не из жеманниц каких-нибудь!
— У меня есть двое друзей директоров; один держит драматический театр, другой — жанровый. Я имел случай оказать им обоим громадные услуги, за которые они мне очень благодарны и жаждут доказать это на деле.
— Поговорите с ними обо мне! Вам стоит только сказать им два слова, и мое дело будет сделано.
— А я только того и желаю, чтобы быть вам полезным!
— О, сударь, я просто с ума схожу, и если только вы…
Пароли жестом прервал поток красноречия будущей звезды и продолжал:
— Вы найдете, конечно, вполне понятным, что я не говорю вам в настоящую минуту имени двух директоров. Я даже попрошу вас хранить в тайне ту протекцию, которую я вам обещаю. Если только ваши товарищи по театру заподозрят, что вам предстоит получить выгодный ангажемент, возбужденная этим зависть заставит их пустить в ход всевозможные средства, и кто знает, может быть, им и удастся достичь цели.
— О, я вас понимаю, доктор! Эти актеришки такой завистливый народ! Такие дряни!
— Завтра же утром я поговорю о вас с моими друзьями, но дело в том, что они люди в высшей степени серьезные. Как бы ни была велика их благодарность, им недостаточно выслушать похвалу из моих уст, они пожелают видеть вас и послушать, чтобы иметь возможность сделать самим должное заключение о вашем таланте.
— Господи, да это вполне понятно! Ведь никто не покупает товар с завязанными глазами. Что же, я в восхищении! Когда мама говорила мне о вас, доктор, и сказала, что вы принимаете во мне участие и будете так добры, что замолвите за меня словечко, я сейчас же подумала, как бы хорошо было поставить
— Вот и чудесно!
— Я только что вернулась из Батиньольского театра, где хотела повидаться с директрисой и предложить ей дать спектакль, в котором бы я участвовала даром в течение двух недель.
— Что же вам ответила директриса?
— Мне не удалось увидеться с нею. Когда я пришла, то там читали артистам два акта еще не игранной пьесы, которую будут репетировать. Ее смастерил один актер со своим другом. Позер страшнейший… не друг, а актеришка-то.
— Неигранная пьеса в Батиньоле! — воскликнул удивленный Анджело.
— Да. Пьеса из настоящей, современной жизни. Ее смастерили по одному делу, которое в настоящее время занимает не только весь Париж, но и всю провинцию. Я дождалась конца чтения, чтобы переговорить с директрисой, но она была очень занята и просила меня прийти завтра. По-видимому, в чтении два первых акта имели колоссальный успех. Одно название уже чего стоит! Настоящая находка!
— Какое же название?
— «Преступление на Лионской железной дороге».
Пароли нахмурился.
— «Преступление на Лионской железной дороге»… — повторил он.
— Ну да, знаете, это убийство одного из пассажиров в поезде, ехавшем из Марселя. Его еще звали Жак Бернье.
Итальянец почувствовал, как у него мурашки по спине забегали.
— Не может быть, чтобы вы ничего не слышали об этом преступлении, — продолжала между тем болтать будущая звезда. — Один из авторов, позер, актерик Поль Дарнала, замечательный, впрочем, красавец, по-видимому, тайно и косвенно замешан в это дело. Он знает о нем гораздо больше, чем правосудие, которое никак не может справиться с этим делом. Актеры говорят, что он вплетает в пьесу историю письма, найденного им на дижонском вокзале, и потом еще какую-то сцену с опекуном, которая и будет завязкой всей драмы.
Несчастному Пароли каждое слово будущей звезды причиняло боль.
Какая была тайная мысль актера? Что означала эта сцена с письмом и с опекуном?
Пароли испугался.
— А что, имена Жака Бернье и других существующих лиц упоминаются в пьесе? — робко обратился он к Жанне.
Она расхохоталась.
— Разумеется, нет! Ведь этого бы никогда не разрешила цензура. Имена, конечно, изменены, но так как процесс наделал очень много шума, то, разумеется, персонажей очень легко узнать. О, публика повалит на эту пьесу! Не правда ли, у автора была великолепная мысль?
— О, да, да, действительно, — бормотал итальянец, всеми силами стараясь скрыть свое смущение. — А когда должна идти эта пьеса? — прибавил он.
— Через месяц или, самое большее, через пять недель. Ведь им надо еще написать три акта. А когда акты будут написаны, начнутся репетиции.
— Да разве это помешает вам поставить свой спектакль?
— Напротив, устраивая его, я окажу дирекции громадную услугу, потому что в настоящее время нет ничего наготове.
— Значит, ваша пьеса уже совсем готова?