Кровавое дело
Шрифт:
— Должен ли я открыть вам все свои намерения?
— Ваши намерения? Да почему бы вам и не открыть их мне? Разве я от вас скрывала что-нибудь? Разве мы не связаны теперь навеки тем преступлением, которое совершили вместе?! Что вы делаете, буду делать и я! Куда пойдете вы, туда и я! Ваша жизнь — моя жизнь! Я беру на себя все ее тяготы, всю ответственность… Между нами не должно быть никаких тайн… Скоро я стану вашей женой. Мы будем одно целое… Я разделяю вашу ненависть… Я буду служить ей, насколько
Пароли взял за руки Сесиль, искаженное лицо которой приняло ужасное выражение. Это было уже не цветущее личико молодой девушки, а маска фурии.
— Кто вам сказал, что я не ненавижу так же, как и вы, этих двух женщин? — мрачно спросил итальянец.
— Ненавидите, а хотите вылечить дочь! — возразила Сесиль.
— А кто вам сказал, что я хочу ее вылечить?
— Зачем же она здесь, если вы этого не хотите?
— Знайте же, что зрение никогда не вернется к Эмме-Розе.
— Вы откажетесь делать ей операцию?
— Нет, напротив, я сделаю операцию…
— Ну и?…
— У всякого хирурга, как бы он ни был ловок и опытен, может быть минута слабости… Моя рука, обычно такая твердая, может дрогнуть… и вместо того, чтобы исцелить Эмму-Розу…
Итальянец остановился.
— Вы ослепите ее навеки… — закончила за него Сесиль.
— Да.
— Простите меня, что я хоть на минуту усомнилась в вас! Прости меня, мой возлюбленный!
И страшное создание бросилось в объятия негодяя.
Пароли страстно обнял ее, но Сесиль разом высвободилась из его рук.
— А он? — проговорила она, вся вспыхнув и опустив глаза.
— Он? Кто?
— О, не заставляйте меня произносить имя этого человека!
— Дарнала?
— Да. Одно слово этого негодяя может навеки опозорить меня, а ваша жена должна пользоваться всеобщим уважением.
— Успокойтесь, моя дорогая, — с улыбкой ответил Пароли, — Дарнала вам больше не опасен.
— То есть как?
— А вот прочтите это.
Итальянец взял газету со своего письменного стола и подал ее Сесиль, указав на статью, озаглавленную «Драма в драме». То был отчет о представлении «Сержа Панина» в театре Батиньоль.
— Умер! Он умер! — воскликнула Сесиль, и из груди ее вырвался продолжительный вздох облегчения.
— Очень счастливое несчастье, не правда ли, моя милочка?
Молодая женщина как-то странно, пристально взглянула на своего собеседника.
— Несчастье… — повторила она.
— Да, ведь вы прочли же? Револьвер разорвало очень кстати.
— Я прочла, да, но не убедилась. А что, если газета знала не наверное…
— О, можете быть спокойны! Она знала все!
Анджело
— А мы должны были встретиться, — сказал он, — так как созданы друг для друга. Души наши одинаковы… Мысли работают в одном направлении… Сердца бьются в унисон… Мы всегда будем сильны, потому что всегда будем действовать заодно!
— Всю жизнь! До самой смерти! — в экстазе воскликнула Сесиль.
Анжель на другое же утро отправилась к Эмме-Розе и нашла ее в том же состоянии. Она просила у Пароли позволения привести на другой день своих знакомых, и, между прочим, Оскара Риго.
Брови Анджело в первую минуту сурово сдвинулись, но, подумав немного, он разрешил.
По уходе Анжель он позвал своего достойнейшего друга, и оба злодея долго совещались, результатом чего явилось решение выследить Оскара.
На следующий день, верные своему слову, Анжель, Леон и Рене, а также Софи и Оскар явились в лечебницу.
Сообщники подстерегали их.
Убедившись, что Оскар тут, Луиджи поспешил к себе в комнату. Там он открыл большой чемодан, запертый на ключ. В этом чемодане находились его инструменты, которые он накануне перевез от своего хозяина, сказав, что уезжает в Италию.
Со дна чемодана он достал связку ключей и положил их в карман, не забыв захватить пару крепких коротеньких щипчиков.
Закурив сигару, он вышел из дома.
Две кареты, в которых приехали посетители, стояли перед дверями больницы. Будучи человеком крайне предусмотрительным, Луиджи на всякий случай заметил их номера.
Он дошел до биржи и взял карету.
— Куда мы едем? — осведомился кучер.
— Я беру вас на часы. Мы должны остановиться на углу улицы Sante. Я — полицейский агент.
— Ну? — подмигнул кучер.
— Да. Двадцать франков на чай, если вы окажетесь смышленым и будете понимать меня с полуслова.
Пьемонтец прижался в угол кареты, которая через несколько минут остановилась на углу бульвара Пор-Рояль и улицы Sante.
Опустив шторы на три четверти, чтобы не заметили снаружи, Луиджи мог отлично видеть две кареты, стоящие около лечебницы Пароли.
В пять часов он увидел посетителей, выходящих из ворот.
Луиджи велел кучеру следовать за одной из карет.
— За которой?
— А я вам скажу, когда они проедут мимо.
Кучер подобрал вожжи и стоял, готовый тронуться по первому знаку своего пассажира, которого он считал полицейским агентом, исполняющим в данный момент свою службу.