Кровавое дело
Шрифт:
— Да, милостивый государь, я так ответила…
— Почему же вы лгали?
В продолжение одной-двух секунд Анжель не произнесла ни слова. Следователь повторил свой вопрос.
— Так как полицейский комиссар спрашивал меня неофициально, то я сочла себя вправе умолчать. Мне было тяжело встретиться с тем, кто всю жизнь был для меня не отцом, а смертельным врагом.
Сейчас же положение дела изменилось. Вы мне сказали, что я должна оказать посильную помощь правосудию. Я поняла, что долг повелевает мне открыть, что за личность этот несчастный, и сказала
Анжель говорила отрывистым, сухим тоном. Барон де Родиль спросил ее:
— Знали ли вы, что ваш отец находится в путешествии?
Анжель колебалась. Воспоминание о Сесиль Бернье пришло ей на ум. Кто знает, не заставила ли Сесиль своего любовника убить отца из боязни, что он узнает о ее падении? Ничего нет невозможного в этом предположении!
Но к чему ей заниматься этой несчастной девушкой? Пусть полиция ищет виноватых. Если она заподозрит Сесиль в соучастии, тогда Анжель успеет рассказать, что знает о ней.
— Нет, не знала. В первый раз за шестнадцать лет встретилась с тем, кто забыл, что я его дочь.
— За шестнадцать лет? — повторил задумчиво барон де Родиль.
— Да, сударь. С того самого дня, как, низко покинутая любимым человеком, готовясь быть матерью, я бросилась к моему отцу умолять его о покровительстве, я не видела его! С того самого дня, как он меня прогнал! Если вам необходимо собрать какие-нибудь сведения, обратитесь к законной дочери Бернье.
— У господина Бернье была законная дочь? — воскликнул прокурор. — Так он женат?
— Да, но уже овдовел.
— Вы знаете эту девушку?
— Я видела ее только один раз.
— Вам известен ее адрес?
— Да.
— Вы мне его скажете?
— Почему бы нет? Законная дочь Жака Бернье живет в Батиньоле, как и я, и даже на той же самой улице Дам, в доме № 54.
Водворилось молчание, которое нарушил прокурор, сказав несколько слов шепотом начальнику полиции, после чего тот подошел к агенту Казневу, по прозвищу Светляк, и вполголоса отдал ему приказание. "Казнев сейчас же ушел.
Красавица Анжель погрузилась в тяжелое раздумье. Мрачное выражение ее лица, манеры, полные достоинства, внушали присутствующим уважение к ее особе… Судебный следователь вновь приступил к допросу.
— Вы говорите, что видели вашу сестру всего один раз.
— Да, милостивый государь.
— Будьте добры сообщить, при каких обстоятельствах вы встретились.
Такого вопроса Анжель не ожидала и внутренне затрепетала, но не колеблясь ответила:
— Наше свидание произошло по очень простой причине. Я держу в Батиньоле травяную лавку… Сесиль Бернье пришла ко мне, не помню теперь, за какой-то покупкой. Мы разговорились, и я случайно узнала сперва ее имя, а потом и близкое наше родство.
— Сказали ли вы ей об этом?
— Да, сказала.
— Никогда вас не видя, знала ли она о вашем существовании?
— Не думаю. К чему бы нашему отцу говорить законной дочери о существовании незаконной?
— Так вам неизвестна
— Положительно неизвестна!
— И вы, следовательно, не можете нам объяснить, каким образом он оказался в Том поезде, в котором ехала ваша дочь в Париж?
Анжель отрицательно покачала головой.
— Повторяю еще раз, что ничего не знаю, — прошептала она.
— Как странно, — воскликнул судебный следователь, — что дочь madame Анжель ехала не только в одном поезде, но даже в одном и том же вагоне со своим ближайшим родственником!
— Все это произошло совершенно случайно, — возразила Анжель. — Убийце моего отца суждено было быть убийцей и моей дочери… такова уж воля судьбы! Дай Бог правосудию поскорее отыскать преступника и отомстить за мою дочь!
Полицейский записывал показания. Спичка не пропускал ни слова. Фернан де Родиль приходил все в большее замешательство: допрос окончен, и ему казалось необходимым сказать доброе слово в утешение несчастной матери.
— Больше нам не о чем вас спрашивать, сударыня, — сказал он официальным тоном. Затем, наклонясь к ней, прибавил тихо: — Не уделите ли минутку для частного разговора?
Анжель жестом выразила изумление и устремила на вопрошавшего свои чудные глаза, во взгляде которых внезапно отразилось презрение и ненависть.
— Разговор между нами? К чему? О чем вы станете говорить? О прошлом? Но я поступила по вашему примеру, сударь… Я сочла нужным его забыть, и это мне удалось. Вызывать тяжкие воспоминания в ту минуту, как мое сердце готово разорваться от волнения, — слишком жестоко, да и бесполезно. Гораздо лучше не нарушать молчание. Долг обязывает вас исполнить ваши обязанности судьи, я сочту себя виновной, если ради меня вы хотя на минуту уклонитесь от дела, и потому прошу позволения удалиться…
Последние слова она произнесла громким голосом. Судебный следователь вмешался:
— Сударыня, еще не скоро отойдет поезд. Прошу вас остаться еще на несколько минут. Мы сейчас допросим обер-кондуктора. Я полагаю, что его показания должны иметь для вас большой интерес.
Анжель поклонилась.
— Я останусь, — ответила она.
Ввели обер-кондуктора Малуара, и допрос возобновился.
Утром 12-го Сесиль встала с постели глубоко опечаленная. В этот день должен приехать отец.
С того злосчастного вечера, как она ходила в лавку, она обдумала свое положение со всех сторон.
После отказа Анжель оставался один лишь выход — признаться чистосердечно отцу. Как бы ни были ужасны последствия признания, невозможно было его избежать. День и ночь Сесиль горела в лихорадке. Ее мозг работал без отдыха. Она представляла, какая сцена произойдет между нею и отцом, когда он узнает, что в его отсутствие она увлеклась до того, что носила под сердцем живое доказательство своего позора.