Кровавые девы
Шрифт:
Он вышел в овальную прихожую первого этажа и по изогнутой лестнице поднялся в темные спальни.
Пройдя через бархатный мрак огромной спальни, они оказались в будуаре почти таких же размеров, заставленном множеством кипарисовых шифоньеров с покрытыми изморозью зеркалами. Исидро одну за другой открывал дверцы и осматривал полки и углы. Он по-прежнему что-то искал. И судя по тому, на какие места он обращал внимание, предмет его поисков был невелик.
Все наряды были сшиты по моде этого года, когда приглушенные розовые и серебристые тона пришли на смену лавандово-лиловым
— Если она в самом деле отправилась в Крым, — заметил он, — то не захватила с собой подходящей одежды, разве что ее летний гардероб хранится где-нибудь в другом месте. В кладовой наверху случайно нет ее саквояжей?
— Подозреваю, Голенищев об этом не подумал.
Погруженный в поиски Исидро даже не оглянулся. Эшеру вдруг пришло в голову, что в спальне может обнаружиться фотография леди Итон, и он пошел посмотреть, так ли это. Позже он не мог поверить, что оказался таким дураком. Он пересек темную комнату и подошел к прикроватному туалетному столику, и тут у него перехватило дыхание. Дело было не в запахе, а в ощущении удушья, которое заставило его оттянуть шарф с горла, несмотря на холод. Но и после этого давящая тяжесть не исчезла, а стала еще заметней. Не головокружение, а…
Холодная ладонь закрыла ему рот, заставляя откинуть голову назад, вторая рука тут же рванула воротник; нечто, по силе сравнимое с механизмом, удерживало его плечи, не давая пошевелиться. Если бы окружившие его вампиры были не такими жадными — или не слишком жаждали преподать Исидро урок, — они бы полоснули его по горлу когтями и оставили бы умирать на блеклом аксминстерском ковре [9]леди Ирэн. Исидро бы просто не хватило времени понять, что тут происходит…
Но они были голодны.
А Эшеру уже приходилось бывать в гнездах вампиров.
Он резко дернул рукой, выбрасывая в ладонь серебряное лезвие из скрытых под рубахой ножен, затем, в тот самый миг, когда чей-то ледяной лоб коснулся его подбородка, вонзил нож в вампира, который держал его сзади. Раздался полный боли женский крик. Тройные и четвертные переплетения серебряной цепочки, обвивавшей его шею под воротником, должны были оставить на немертвых губах и руках сильные ожоги. На долю секунды к нему вернулось ясность восприятия, и тогда Эшер резким движением, повинуясь скорее инстинкту, чем разуму, вывернулся из ослабевшей хватки, освобождая локти. Пришедший неизвестно откуда удар по лицу едва не сломал ему шею. Он снова занес руку с ножом, зная, что нападающие двигаются с нечеловеческой скоростью…
— Оставьте его! — голос Исидро ударил серебряным хлыстом.
Эшер упал на пол, на мгновение утратив способность дышать.
— Прочь!
Смутные тени, порожденные тусклым светом оброненного фонаря, отступили назад;
— Неужели граф Голенищев позабыл сообщить вам о моем визите? — голос Исидро звучал пугающе мягко.
— К чертям собачьим Голенищева! — ответил молодой мужчина в грубой куртке. Нижняя часть лица у него заросла клочковатой бородой, на голову была нахлобучена студенческая кепка, по виду напоминающая бескозырку. Одной рукой он зажимал кровоточащую колотую рану на бедре. Исидро говорил по-французски, но студент ответил ему на просторечном русском, на том языке, который звучал на улицах и в цехах.
Их было трое. Одна из них — женщина того же типа, что и студент, низкая и коренастая, с тяжелой челюстью — развернулась к темной двери в дальнем конце комнаты.
— Стоять! — Исидро не двинулся с места и не повысил голос, но женщина снова повернулась к ним, словно почувствовав на плече стальную хватку вампира. Эшер видел следы, оставленные на ее губах серебром цепочки. В ее глазах отражался свет фонаря. Никогда раньше Эшеру не приходилось видеть такого выражения угрюмой ненависти.
Даже под страхом смерти Эшер не мог представить себе ее или студента среди гостей на приеме у кого-нибудь из русских аристократов.
А вот вторая женщина вполне могла там оказаться. Высокая, стройная, даже хрупкая, с закрученными в узел светлыми волосами, она держалась с изяществом профессиональной танцовщицы. Именно она сказала:
— Голенищев нами не командует, — и в ее голосе прозвучал скорее робкий вызов, чем уверенность.
Исидро не ответил, спокойно разглядывая их.
— Голенищев — аристократическая свинья, жирный буржуй, он живет за счет рабочих! — повысив голос, выкрикнул студент.
Эшеру очень хотелось спросить, когда же молодой человек в последний раз работал или хотя бы помогал революции, но он подавил это желание. Точно так же он не осмелился протянуть руку к серебряному ножику, лежащему на залитом кровью ковре в ярде от него.
— Насколько я понимаю, — наконец сказал Исидро, — в Петербурге два хозяина?
— Нет.
Эшер ничего не слышал, но в темноте дверного проема он различил сверкающие глаза и смутно белеющие лица, не знающие солнца. Графа Голенищева он узнал по выражению спокойной надменности, свойственной человеку, который с детства привык приказывать своим крестьянам. Кайзеру почти нечего предложить хозяину вампиров. Граф явно считал, что имеет право отнимать чужие жизни ради продления собственного существования, и это было так же очевидно, как и то, что вампиром его сделали скорее из-за его связей и денег, чем из-за ума, как выразился Исидро… и что своих птенцов он отбирал по тому же принципу. Еще трое вампиров вошли в комнату вслед за Голенищевым, как охотничьи собаки за хозяином.